Аккорды мракобесия. Том I

Лейбе надо было уйти, посмотреть, что творится на безлюдных улицах Петрограда. В два часа ночи народ уже спал и видел кошмарные сны. Ленин поджал ноги к подбородку….

− Ложись на меня, Не уходи, Лейба, умоляю. На любые уступки согласен. Москва будет переименована в город Троцкий.

− Да? тогда другое дело. У меня такая просьба. Сейчас выпустят уголовников, разреши мне порезать бесхвостых обезьян, богатых, разумеется. Надо проверить как моя теория насчет русской пустыни, применима ли она на практике? Я разрешу уголовным элементам, их тоже следует отнести к пролетариату, убивать и грабить. Тем более, что нам нужно жилье. Что это наши братья из Германии и других стран Европы ночуют, где попало, в том числе и на скамейках вокзалов? Нам и квартиры надо освобождать. Даже не все члены Политбюро хорошо устроены с жильем. И пролетариат надо заселять, не сидеть же нам в пустом городе. А буржуазия нам не нужна, сам знаешь.

− Режь всех капиталистов вместе с женами, детьми, стариками, родственниками. Пусть никого не оставляют в живых, зачем нам балласт истории. Кошек, собак, всякую декоративную птицу. Город должен быть чист. Пустующие дома надо заселить пролетариатом и всякими там гопниками. Надо начинать новую жизнь. Ты только не уходи, ой, у меня ребра трещат.

− Спасибо, − сказал Бронштейн. — Устроим Варфоломеевскую ночь в Петрограде.

− Спасибо, это буржуазное слово, надо что-то новое, − предложил Ильич и стал тужиться, чтобы еще раз стрельнуть, теперь уже по приговоренным к смерти жителям Петрограда. Когда ванная была готова, Ленина погрузили отмокать, а Троцкий сказал:

− Часа через два вернусь!

Ленин вылупился чистый, пахучий в новом белье и новом костюме, но все никак не мог успокоиться. Прошло уже два с половиной часа, а Бронштейна нет, и Янкель куда−то подевался.

Тут появился Янкель, почесывая бородку, с улыбкой: рот до ушей.

− Ну, совсем другое дело. Вождь революции должен хорошо выглядеть. Гражданка Феофанова, вы свободны…

− Не обгадитесь больше, вождь народов, − сказала она и стала выкладывать содержимое из сумки.

− А женское платье, где женское платье, не забудьте оставить, это архи важно. Янкель, почему такая тишина, ты не знаешь? Мы победили или нас победили?

− Мы. Шестьдесят процентов мы. Тишина свидетельствует, что противник сдался. Подождем Лейбу с пол часика, он нам подтвердит.

— Да зд…гаствует социалистическая…еволюция!

25

«Арбенин

Он мне не нравится… Видал я много рож,

А этакой не выдумать нарочно;

Улыбка злобная, глаза… стеклярус точно,

Взглянуть — не человек — а с чёртом не похож.

Казарин

Эх, братец мой, — что вид наружный?

Пусть будет хоть сам чёрт!.. да человек он нужный,

Лишь адресуйся — одолжит.

Какой он нации, сказать не знаю смело:

На всех языках говорит,

Верней всего, что жид. -

Со всеми он знаком, везде ему есть дело,

Всё помнит, знает всё, в заботе целый век,

Был бит не раз, с безбожником — безбожник,

С святошей — езуит, меж нами злой картёжник,

А с честными людьми — пречестный человек.

Короче, ты его полюбишь, я уверен.

Арбенин

Портрет хорош, — оригинал-то скверен!»…

М. Ю. Лермонтов, поэт

О том, как, какие методы использует голодный волк во время охоты на молодого ягненка, не столь интересно и эту тему можно было опустить. Гораздо интереснее его поведение, когда волк захватил и насытился ягненком, как он ведет себя дальше к поверженному и съеденному. И мы могли бы так поступить. Автору более интесен образ вождя после того, как он поработил Россию, какие блага, какое несчастье он ей оставил. Но так построить роман уже поздно, поезд ушел, как говорится. После боя кулаками не машут.

Итак, после холостого выстрела вдрызг пьяных матросов в сторону Зимнего Дворца, который теперь охранялся девушками- хохотушками и безусыми юнкерами, командир отряда ленинских боевиков в кожаных тужурках Антонов-Овсеенко проникли в Зимний Дворец, через черный ход. Во Дворце ярко горел свет, внутри все сияло и слепило глаза. После тюремных камер, в которых не всегда горела свеча эта яркость еще больше растравила уже разблокированные мозги.

— Суки, я хочу писать и срать! — заявил один бандит, неделю тому выпущенный из тюрьмы за убийство.

— И я хочу срать!

— Да не срать, а какать, вашу мать, — стукнул прикладом по толстпму ковру Антонов- Овсеенко.

— Пущай так. Только ты нам разреши, напирает, перекормил ты нас красной икрой, да прокисшим украинским борщом.