Акт исчезновения

У студийного подъезда стряхиваю с себя крошки и направляюсь к охране за пропуском. Через двадцать пять минут дружелюбная гримерша колдует над макияжем и прической для моей первой сцены. В ней Элиза успешно дурачит королевский двор, заставив всех поверить, что она венгерская аристократка, поэтому нужно выглядеть соответственно. Закончив, гримерша с гордостью разворачивает меня к зеркалу, и я в первый раз вижу результат ее работы. Безупречный цвет лица, подкрашенные ресницы делают глаза еще более выразительными, волосы убраны в высокую прическу времен короля Эдуарда, увенчанную жемчужной тиарой. Вполне достойно венгерской принцессы – по крайней мере, самозванки уж точно.

Встав с места, я крепко обнимаю гримершу, и она хрипло смеется. Если мне не дадут эту роль, то уж точно не из-за того, что у меня неподходящий вид.

Затем меня ведут во временную раздевалку в здании студии. Это пустое помещение, в котором нет ничего кроме обогревателя, кресла и вешалки с тремя моими костюмами.

Я раздеваюсь до нижнего белья, и команда костюмеров запихивает меня в эдвардианские корсет и платье. Моя талия теперь на добрых три дюйма тоньше, и я легко помещаюсь в старинное бальное платье цвета слоновой кости.

Пока художник по костюмам и его команда возятся с подолом и рукавами, я смотрю на себя в зеркало в полный рост. Я словно нервная невеста, вся бледная, с раскрасневшимися щеками оттого, что меня так туго зашнуровали две костюмерши. Но какое облегчение, что я не похожа ни на Мию, ни на Джейн – я похожа на Элизу.

Как только я буду готова, меня отведут на съемочную площадку. Но мне говорят, что мой партнер еще не совсем готов. Я вручаю помощнику ассистента режиссера свой маленький «предсъемочный» презент и прошу отнести в гримерку моему партнеру. Он подмигивает в знак того, что оценил мою смекалку, и убегает.

На целых сорок пять минут позже намеченного времени мой коллега по фильму появляется на площадке вместе с продюсером. Он на ходу что-то изучает в блокнотике «Молескин»[60], и, когда поднимает взгляд, наши глаза встречаются.

Он оглядывает мой костюм, прическу, грим и застенчиво улыбается.

– Прекрасно. Действительно прекрасно, – замечает он с нехарактерным акцентом. Он уже весь в образе, как меня и предупреждали.

Они проходят мимо, и помощник ассистента жестом зовет меня следовать за ними. Я покорно семеню на своих эдвардианских каблуках и в корсете, тяжело дыша, пока они направляются к ярко освещенному съемочному павильону.

На площадке все происходит быстро. Мы обсуждаем сцену, затем репетируем с режиссером. Я уточняю у оператора, какая камера моя и чему отдать предпочтение в первом кадре. После всех окончательных проверок – когда объявляют «Тишина на площадке» – звенит звонок. Мы занимаем исходные позиции за фальшивой входной дверью, готовясь войти. Все вокруг стихает, и в наступившей тишине мой коллега наклоняется ко мне и шепчет искренне:

– Кстати, большое спасибо за печенье, мне очень приятно. – Он на секунду выходит из образа и тепло улыбается: – Да, и ни пуха ни пера.

И тут из темноты, куда не достигает студийное освещение, раздается громкий голос режиссера:

– И… начали.

29 Новая информация

Понедельник, 15 февраля

После двух отснятых сцен я возвращаюсь в гримерку. Сердце слегка трепещет в груди, лицо расплывается в счастливой улыбке. Он такой милый… С ним так приятно… Боюсь даже думать, как гладко пока все идет. Я заметила, как Кэтрин Майер между дублями тайком показала мне большой палец из полумрака за объективом камеры.

У нас час на обед. Мне сказали, что я могу перекусить прямо в гримерке, но лучше подышать воздухом после долгого пребывания в студии. С помощью костюмерши освобождаюсь от корсета, надеваю тренировочные штаны и толстовку с капюшоном и выхожу прогуляться.

Глаза не сразу привыкают к яркому калифорнийскому солнцу; я вдыхаю прохладный, уже весенний воздух. Следуя указателям, петляю между студийными павильонами в поисках кафе.

В кафе съедаю сэндвич с пастромой и пакетик картофельных чипсов, прежде чем отправиться обратно с ледяным фраппучино в руке. Тогда это и произошло.

Чувствую, как старинный гребень, закрепленный на затылке, перестает держаться. А я слишком медлительна, чтобы поймать его, и изящный черепаховый гребень со стразами падает на землю. Вижу, как один из стразов выскакивает из оправы и катится по асфальту. Чтоб тебя…

Я наклоняюсь за ним, и тут в меня врезается он, и брызги фраппучино каскадом стекают по его худи и штанам.

– Боже, простите… Простите, пожалуйста! – восклицает он, потрясенный не меньше меня, прижимая телефон к уху. – Извини, Дэнни, придется перезвонить, – говорит он в трубку, заканчивает разговор и протягивает мне руку. Но я не беру его руку, а просто смотрю на него. Потому что я уже видела этого человека раньше. Я видела его улыбающуюся фотографию в разделе «О нас» на сайте «Лунного зяблика». Но, что гораздо важнее, я уже слышала его приглушенный голос на той аудиозаписи. И все бы отдала, чтобы его забыть.