Актер. Часть 3, 4

 В это мгновение Ресля мысленно затрясло, хотя его чувства сейчас точно разнилась с теми, что были тогда у Лизы. «То есть, Никс — это ты?!» Следом вспомнилось то, что вчера ему рассказал Андрей. Лиза была в ОПГ, и там ее кто-то курировал. Или курировал и избивал, если судить по шраму, который Алекс видел на ее левом боку. Такие отметки бывают, когда ребра ломают по нескольку раз. Алекс, правда, тогда соотнес это с какой-нибудь ее травмой, которая в детстве бывает почти у всех. Да и Лиз что-то такое ему наплела насчет того, что «пару раз упала с лыж и, как всегда, неудачно приземлилась на левой бок». А теперь по всему выходило, что человек, ломавший ей ребра, и этот Никс с его «эта женщина до своей гробовой доски будет принадлежать только мне» — одно и то же лицо.

 В этот момент Реслю дико хотелось не то что продолжать его слушать или дальше «знакомиться» с ним, а начать чисто по-человечески его уничтожать. При этом и страха-то не было. В отличие от того же Исаева он никогда не сталкивался с убийцами, боевиками и не знал их нравов. Да он, в общем-то, и не собирался их изучать. Чистая вспышка ярости — из тех, когда чувствуешь кровь другого человека во рту. Сделать так, чтобы этот Никс больше не смел прикоснуться к ней не то что пальцем — взглядом!

 Но на деле сейчас двое мужчин сходились в схватке за женщину.

 ... А Никс все разглядывал этого парня и в сотый раз спрашивал у себя, что нашла в этом чехе Элизабет? Утонченное, даже чувственное-мать-его-так лицо? Нет. Фигуру? Нет. Только этого для нее было бы мало. Или... Он перевел взгляд на Ли, который даже сейчас, заходясь в бешенстве, с интересом смотрел на Ресля. Но это был не тот интерес, когда хочется взять, переспать, наклонить — это был тот искренний интерес, который в тебе вызывает личность женщины или мужчины. Или... Никс вздрогнул ... Элизабет была с этим чехом, потому что ей тоже было с ним «интересно»?

 Хорошо, предположим, у них любовь, и тогда все более-менее ясно. И хотя одна мысль о том, что она променяла Его на эту звездную куклу, заставляла кровь молотом бить в виски, Он давно уже знал, что одной любви недостаточно. Всегда есть что-то еще, что-то не менее важное. То, что по-настоящему связывает двоих людей, заставляет их стремиться друг к другу. Раскрывает их. Убеждает их запоминать моменты, которые их, в сущности, определяют. Этому сложно подобрать правильный термин, еще сложней уложить это в формулу. Просто есть такое понятие: ты — мой, ты — моя. А Он... Он, кажется, был в ее жизни не более, чем чужаком.

 Тем не менее, Он ее знал и даже лучше, чем она себе думала. Ей было нужно сильное плечо, но без всякой вульгарности. Она всегда хотела мужчину, который бы ее защищал, но при этом не закрывал ей периметр. А еще ей было нужно то самое, женское: «Этот мужчина — лишь мой». Другое дело, что Он не смог ей этого дать. Сначала это казалось ненужным и даже смешным. Потом Он стал прятаться за редутами надуманных и действительных дел, называл ее поведение глупым. Осмеивал ее ценности, заставлял ее прятаться и все больше замыкаться в себе. А к вечеру начинал сходить с ума, если она Ему за весь день ни разу не позвонила. А когда Он стал задумываться о том, что же у них происходит, и дал себе слово в ближайшие дни попытаться все изменить и исправить, было уже слишком поздно. Она от Него сбежала и развязала войну, оставив Его наедине с расцарапанной в кровь душой и отчаянной злобой.

 А что получил от нее этот чех? Чего смог добиться от нее этот странно привлекательный парень, который, то ли играя, то ли он действительно был по жизни таким, смотрел на Него холодными, оценивающими глазами? Наблюдая за Ним, изучая Его как чуть ли не неодушевленный предмет. Как нечто, что вызывает у тебя самые разные чувства, но в итоге ты, перебрав их все, останавливаешься на равнодушии.

 Впрочем, Он и сам не мог бы сказать, почему Он чувствовал себя с ним неуютно. Хотя, если вдуматься, то же было у Него и с Исаевым. Но если русский напоминал хитроумную головоломку, то этот парень при всей своей внешности и всей своей внешней игре в дауншифтера (истертые джинсы, футболка, поверх рубашка) казался цельным, каким бывает хорошо видевший суть других людей человек. И вдруг вспомнилось то, о чем месяца два назад Он разговаривал с Элизабет. Она тогда еще спросила:

 — Ты знаешь, что определяет лицо мужчины?

 А Он усмехнулся:

 — Дай угадаю. Воспитание? Впечатление, которое он по себе оставляет?

 — Нет. Хороший ум, лишенная косности логика, понимание других и манеры. Но не манерничанье. Мужчину определяет то, что он в любых ситуациях сохраняет свое лицо. Это еще иногда называют бесстрашием.

 Тогда Он не понял ее слова, а сейчас... И не об этом ли чехе она говорила? И следом, внутри, огненной лавой разлилась ненависть. Желание покрепче приложить этого чеха. Но крепко приложить — это еще мягко сказано. Сначала нанести ему увечье морально, психологически растоптать его. Сделать так, чтобы он понял, что представляет собой Элизабет, и это бы превратило его в чистое месиво.