Актёрский роман

Зимне-осенняя Ялта нравилась ему больше, чем летняя, и он даже подумывал купить себе домик где-нибудь в старом городе, чтобы сидеть вот и глядеть всё это южное великолепие и нести в себе успокоенность и размеренность.

В конце февраля неожиданно обнаружил приоткрытую дверь в свой номер, распахнул её с глупейшей надеждой увидеть Таганцеву, и у него открылись старые-старые раны: у окна, глядя на мокрый пейзаж, стояла Герта Воронцова и попивала его супер-пупер дорогущий коньяк, за который Анин отдал аж сто пятьдесят тысяч рублей.

- Что ты здесь делаешь?.. - спросил, страшно разозлившись, гадая, исчезнуть ли ему сразу, или повременить, дабы узнать горячие московские новости; второе пересилило, и он даже себе слово вначале всё разузнать, а потом отделаться от неё.

- Я сказала, - с радостным лицом повернулась к нему Герта Воронцова, - что я твой жена, и мне дали запасные ключи, - она изящно повиляла задом, мол, я здесь и никуда теперь не денусь, не надейся и замерла в своей знаменитой голливудской позе с опорой на левую ногу, а правую - в сторону.

Анину свело челюсти, он уже отвык от неё, от её вульгарных привычек; главное, что с неё как с гуся вода, а мне страдать, подумал он.

Была она, как всегда, решительно настроена и одновременно сногсшибательная. И Анин понял, почему ей и на этот раз всё сошло с рук: портье просто растерялся, быть может, даже потерял дар речи от её самоуверенного лица, ослепительно голубых глаз и волос, цвета вороного крыла, не говоря уже о королевской походке, манерах аристократки и драгоценностей, не менее чем на сто тысяч долларов.

- Сумасшедшая, - констатировал он, опасаясь любой провокации с её стороны и не расположенный к возданию чувств. - Вдруг они знаю, как выглядит мой жена?

Но Герта Воронцова оказалась на удивление миролюбива.

- Ну и что?.. - беспечно высказалась она с той одной-единственной целью, когда любовника загоняют в постель исключительно долготерпение. - Ты оказался прав, не прошло и полгода, как я прибежала к тебе, ты выиграл, дорогой, теперь я твоя рабыня на веки вечные!

У него заныли зубы, как перед дальней дорогой. Впервые в жизни он не ощутил восторга от такого признания, и понял, что душа его умерла окончательно и бесповоротно. Уже слышался траурный марш Мендельсона в честь её безрадостной панихиды. Страшно захотелось выпить. Так страшно, что Анина качнуло, словно он уже принял на грудь.

- Слушай... давай без этого, - болезненно кривясь, отступил он к двери, нащупывая щеколду, - а нормально, как все люди, поднимемся в ресторан, поужинаем?

- А потом?.. - она посмотрела насмешливо, с той тихой угрозой, которую даже никогда не пыталась маскировать в их отношениях.

Самое странное, что за угрозой ничего не стояло. Это была ещё одна из её дурно пахнущих привычек. Анин обречённо вздохнул, чувствуя себя опустошённым, голодным и злым.

- А потом суп с котом, - сказал так, что она его поняла однозначно: потом постель и любовь до гроба.

- Что-то ты добренький, - не поверила она, склонив прекрасную голову набок.

- Зуб даю, - сказал он со своим коротким, фирменным смешком, который так хорошо понимала Герта Воронцова. - Придём и сделаем всё, что ты хочешь.

Её глаза вожделенно скользнули по его паху. Она всегда начинала именно с этого места.

- Герта... - укорил он её, как старую, заигравшуюся жену, и вдруг осознал, что есть некоторый предел душевной близости. Это похоже на обоюдный, инстинктивно подтвержденный договор с чётко обозначенной границей, но Герта Воронцова всё время норовила её нарушить, чтобы спровоцировать кризис в отношениях, а потом сыграть на чувствах сожаления и раскаяния.

- Ну ладно, ладно... Не сбежишь? - странно шевеля губами, усомнилась она.

И он наконец обнаружил, что она сделала высококлассную подтяжку, которую не сразу заметишь, и помолодела лет на пятнадцать, оттого и, казалась, имеет перевес в их извечных пикировках.

- Не сбегу, - окончательно сдался он, обречённо подумал: 'К чему?' и понял, что вернулся на круги своя и что жизнь, собственно, не поменялась.

- Хорошо... - ей всё ещё казалось, что он её, как всегда, ловко обманывает, - веди, если не врёшь!

И своей шикарной, открытой походкой направилась к нему, чтобы обдать чарующим запахом духов, лака и крема, которыми она пользовалась, завладеть его рукой и утащить, как паучиха к себе в логово.

- Идём! - великодушно сыграл он губами, понимая, что давно подспудно ждал её появления, хотя не признавался себе в этом.

Он, действительно, был рад, что она вернулась. С ней было легко и просто, как со старой женой, когда всё сотни раз обговорено и перетолочено, надо было только соблюдать правила: не вспоминать скверного прошлого и многозначительно молчать. Всё-таки живая душа, оправдывался Анин, поднимаясь с ней в лифте на двенадцатый этаж, где был ресторан.

- Валентин Холод возобновил съёмки, - делилась она последними новостями, прижимаясь к Анин, словно яхта к лайнеру. - Его родственника тоже вернули.