Актеры-любители

Какъ изъ тюрьмы выскочила изъ дома Люба. Чувство, что она детъ на репетицію одна, что за ней не будутъ слдить, наполняло ея сердце довольствомъ. Когда она пріхала на репетицію. актеры опять были уже вс въ сбор. Быть въ своемъ любительско-актерскомъ кружк имъ очень нравилось и они собрались далеко еще ране назначеннаго часа. Когда Люба только еще вошла въ зало, къ ней тотчасъ же двинулась на встрчу Кринкина. Вчно находящійся при ней гимназистъ Дышловъ пошелъ было за ней, но она отогнала его отъ себя, что Люба очень явственно видла.

— Здраствуйте, душечка, привтствовала Любу Кринкина и разцловала ее, не снимая съ носа золотаго пенснэ. — Сегодня вы безъ maman? Ну, это, знаете, даже и лучше. Вообще эти maman на репетиціи какъ-то лишнія. Он стсняютъ все общество и ужъ тогда настоящаго неподдльнаго веселья среди любителей не бываетъ. Вы не обидьтесь, что я вамъ такъ прямо про это говорю, но я всегда откровенна. Пойдемте… Сейчасъ можно и «Которая изъ двухъ» начать репетировать.

Он стали подвигаться къ режиссерскому столу, за которымъ сидлъ Луковкинъ.

— Кого вы ищете глазами? — спросила Кринкина Любу, улыбаясь. — Не ищите, его нтъ здсь. То есть онъ былъ, но ушелъ и скоро опять придетъ.

— Я никого не ищу… смущенно проговорила Люба.

— Не притворяйтесь. Никто такъ легко не угадываетъ, что творится въ сердцахъ влюбленныхъ, какъ я. Это ужъ моя особенность. Вы ищете мосье Плоскова, но мосье Плосковъ пошелъ покупать колбасу, ветчину и сыръ къ чаю. Сегодня его очередь угощать насъ. Впрочемъ, онъ сейчасъ вернется. Ахъ, нужно было видть, какъ онъ ожидалъ у входа вашего прибытія! Но мы, жестокосердныя, послали его въ колбасную лавку за провіантомъ къ чаю. Ожидая васъ, онъ какъ основу сновалъ около входной двери, какъ маятникъ стнныхъ часовъ мотался. О, любовь великое дло!

Слушая эти слова, Люба покраснла и потупилась. Сердечко ея билось усиленно.

— Михаилъ Иванычъ! Вотъ и Любовь Андреевна пріхала. Пьесу «Которая изъ двухъ» можно начинать, обратилась Кринкина къ режиссеру.

— Какъ-же, какъ-же… Чмъ скоре, тмъ лучше, засуетился Луковкинъ, поздоровался съ Любой и захлопалъ въ ладоши, сзывая участвующихъ на сцену.

— А Корнева нтъ? спросила Люба.

— Не пріхалъ. Онъ предупредилъ, что прідетъ поздно. У нихъ въ Мукосевскомъ кружк сегодня своя репетиція, такъ онъ прідетъ къ намъ посл той репетиціи.

— Ахъ, какъ это жаль! А я хотла васъ просить чтобы вы т дв пьесы, гд я участвую, репетировали первыми. Мн нужно сегодня быть дома пораньше, у насъ гости, соврала Люба.

— Не задержимъ, не задержимъ. Какъ только Корневъ прідетъ — сейчасъ и водевиль «Что имемъ не хранимъ» репетировать начнемъ.

Вскор явился Плосковъ. Люба увидла его въ то время, когда репетировала на сцен. Онъ стоялъ передъ сценой и кланялся Люб. Она улыбнулась и также закивала ему. Онъ тотчасъ-же пришелъ за кулисы и когда Люба въ антракт между своими сценами вышла также за кулисы, подскочилъ къ ней.

— Безъ мамаши сегодня? Вотъ такъ-то лучше, началъ онъ, взявъ Любу за руку, не выпуская ея руки, осмотрлся по сторонамъ и тихо поднесъ ее къ своимъ губамъ.

— Что вы длаете! попробовала Люба отдернуть свою руку, но онъ уже поцловалъ руку.

— Скажите, за что ваша мамаша такъ не любитъ меня? Неужели за то, что я не богатъ, какъ Корневъ, что я служащій банковскій конторщикъ? спросилъ онъ.

— Да она не не любитъ васъ, а просто такъ… отвчала смущенно Люба. — Она вотъ не хочетъ, чтобы бы ходили со мной подъ-руку.

— Да вдь это-же принято. Нтъ, тутъ не то. Она не любитъ меня за то, что я конторщикъ, но вдь и конторщики разные бываютъ. Я стою на хорошей дорог, имю въ годъ тысячъ до пяти заработка и посл новаго года разсчитываю на повышеніе по служб. Вы знаете, у насъ въ банк есть служащіе съ окладомъ въ семь, восемь, девять тысячъ.

— Я не понимаю, зачмъ вы это мн говорите… все еще смущенно произнесла Люба.

Въ это время режиссеръ крикнулъ на сцен:

— Мадмуазель Биткова! Гд вы? Вашъ выходъ. Пожалуйте на сцену!

Люба выпорхнула изъ-за кулисъ. Проведя свою сцену, она опять вернулась въ кулисы. Плосковъ стоялъ все еще тамъ, около газоваго рожка.

— Вы давеча спросили меня, зачмъ я это все говорю, зачмъ говорю о моемъ общественномъ положеніи, началъ онъ. — Затмъ, Любовь Андреевна, что вы нравитесь мн, что я имю серьезныя намренія. Я люблю васъ, Любовь Андреевна.

Онъ сложилъ руки пальцы въ пальцы, вывернулъ ихъ и опустилъ къ колнамъ. Въ такомъ положеніи онъ стоялъ молча. Молчала и Люба, вся вспыхнувъ.

— Мадмуазель Биткова! Что-же это такое? Опять ваша сцена! снова раздался голосъ режиссера.

Люба опять выпорхнула на сцену, что-то заговорила, но спуталась. Суфлеръ громко «подавалъ» ей фразы, но она ихъ не слышала.

— Надо эту сцену сначала… надо сначала… говорилъ режиссеръ. — Начнемъ сначала.

Начали сцену вновь, но у Любы опять ничего не выходило. Она становилась не туда, говорила не то.

— Что съ вами, Любовь Андреевна? спрашивалъ режиссеръ. — Вы сегодня какая-то разсянная.

— Да… У меня сегодня ужасно голова болитъ.