— Право не знаю, мамаша, отвчала Люба, взглянувъ на Плоскова.
— Ну, иди раздваться, иди да смажь съ себя скорй эту краску, а то лицо оперхнетъ.
Люба отправилась въ уборную. Дарья Терентьевна послдовала за ней. Тамъ раздвалась только комическая старуха Табанина. Дарья Терентьевна опять приступила къ дочери съ вопросомъ, кто поднесъ букетъ.
— А вотъ сейчасъ посмотримъ. Здсь въ букет есть карточка. Я еще давеча ее видла, сказала Люба и, вынувъ изъ букета визитную карточку, подала ее матери.
— Да читай сама, матка. Ты знаешь, я: безъ очковъ плохо вижу.
— Плосковъ — вотъ кто.
Дарья Терентьевна съ улыбкой покачала головой и сказала:
— Охъ, хитрый пролазъ! Ну, да все-таки спасибо ему.
— Вы ужъ, Бога ради, хоть сегодня-то при прощаньи не смотрите на него звремъ, шепнула Люба матери.
— Зачмъ звремъ смотрть? Я даже поблагодарю его.
— Ну, то-то.
Въ двери уборной раздался легкій стукъ и голосъ Андрея Иваныча спрашивалъ:
— Жена! Люба! Скоро вы выйдете?
Дарья Терентьевна тотчасъ-же вышла къ нему.
— Можешь ты думать, вдь букетъ-то нахалъ Плосковъ поднесъ.
— Представь себ, я сейчасъ-же догадался. Это онъ въ благодарность за мою протекцію. А только какой-же онъ нахалъ? Просто человкъ хотлъ сдлать пріятное и Люб и намъ. Гд онъ? Надо будетъ поблагодарить его.
— Только ты, пожалуста, не очень, а то онъ и не вдь что о себ возмечтаетъ.
А Плосковъ былъ ужъ тутъ какъ тутъ. Не прошло и минуты, какъ онъ вышелъ изъ кулисы. Битковы подошли къ нему и поблагодарили его.
— Душевно радъ, что могъ угодить, расшаркивался Плосковъ и взасосъ поцловалъ руку у Дарьи Терентьенны. — Ну, а какъ-же насчетъ кота? спросилъ онъ. — Прислать вамъ его? Котъ-то ужъ очень хорошій. Хозяева его узжаютъ изъ Петербурга, не хотятъ его отдать кому-нибудь и просили меня отыскать такой домъ, гд-бы его любили.
— Да ужъ возьмемъ, возьмемъ, сказалъ Андрей Ивановичъ.
— Ну, пожалуй, пришлите его, прибавила Дарья Терентьевна.
— Зачмъ присылать? Почту за особенное удовольствіе самъ собственоручно доставить его вамъ, отвчала Плосковъ и раскланялся.
Вскор Люба переодлась и Битковы отправились домой.
XXII
Спектакль, въ которомъ участвовала Люба, присутствіе на спектакл богачей Мукосевыхъ и приглашеніе Мукосевыми Любы въ свой актерскій любительскій кружокъ, произвелъ на Дарью Терентьевну пріятное впечатлніе, такъ что она перестала ворчать на Любу за ея участіе въ спектакл. Также ей очень понравилось, что Люб былъ поднесенъ букетъ Плосковымъ, хотя о самомъ виновник этого поднесенія она старалась не разговаривать. Приглашеніе Любы въ мукосевскій кружокъ было сдлано Мукосевой черезъ Дарью Терентьевну и Дарья Терентьевна на другой-же день не замедлила сообщить объ этомъ Люб, прибавивъ:
— Съ банковскими чиновниками ты уже теперь покончишь играть, а вотъ въ мукосевскомъ кружк я теб дозволю сыграть одинъ разикъ на Святкахъ. Такъ я и Мукосевой сказала.
Спектакль былъ въ воскресенье, а во вторникъ къ вечеру Дарья Терентьевна получила на свое имя довольно объемистый конвертъ. Въ конверт былъ номеръ газеты и при ней карточка Плоскова. Газета была свернута такъ, что ярко бросалось въ глаза что-то обведенное краснымъ карандашомъ. Это была рецензія о спектакл. Конвертъ былъ распечатанъ въ присутствіи Любы. Люба тотчасъ-же схватила газету и, вся вспыхнувъ, съ разгорвшимися щеками прочла рецензію. Разумется, рецензія была переполнена похвалами участвующимъ. Только про гимназиста Дышлова было сказано, что онъ былъ не на мст и мшалъ ансамблю, да и про Корнева, что онъ въ нкоторыхъ сценахъ черезъ-чуръ утрировалъ комизмъ. Обведенныя-же строки краснымъ карандашомъ гласили слдующее:
«Роль Софьи прекрасно исполнила г-жа Биткова — молодая восходящая звздочка на горизонт любительскаго кружка. Она была награждена шумными рукоплесканіями и ей былъ поднесенъ роскошный букетъ. Поднесеніе сопровождалось рядомъ восторженныхъ вызововъ».
Когда Люба прочла это, Дарья Терентьевна вдругъ о начала слезливо моргать глазами и заплакала.
— Что вы это, маменька? О чемъ? быстро спросила ее Люба.
— Да такъ… Ни о чемъ… Все вдь это вздоръ, пустяки… Поддлано… Ну, какая ты актриса!..
— Отчего-же поддлано? Отчего-же: какая актриса? Такая-же, какъ и другія, и даже, можно сказать, лучше другихъ.
— Не заносись, не заносись.
— Да я и не заношусь, а все-таки пріятно.
— Конечно-же, пріятно. Кто объ этомъ говоритъ!
— А вотъ вы все ругаетесь.
— Но кто-же-бы это могъ написать въ газет? допытывалась Дарья Терентьевна.
— Да ужъ извстно кто. Только одинъ человкъ и есть, который мн сочувствуетъ и готовъ за меня въ огонь и въ воду… отвчала Люба и хотя не упомянула имени, но Дарья Терентьевна тотчасъ же поняла, о комъ идетъ рчь, и отвчала:
— Ты про Плоскова? Полно, полно. Да разв онъ пишетъ въ газеты? Достаточно того, что прочиталъ, да вотъ прислалъ намъ, чтобы порадовать тебя.