— А я вамъ говорю, что пишетъ. Самъ мн разсказывалъ, что пишетъ, и даже деньги за это получаетъ. Тутъ какъ-то была его статья о пенсіонной касс для служащихъ въ частныхъ банкахъ, потомъ о собачьихъ намордникахъ, лтомъ онъ также писалъ о происшествіи, когда съ позда на Финляндской желзной дорог солдатъ свалился.
— Скажи на милость, я и не знала, что онъ пишетъ! дивилась Дарья Терентьевна.
— Въ томъ-то и дло, маменька, что вы многаго, очень многаго про него не знаете, таинственно улыбнулась Люба.
— A ты ужъ успла узнать про него всю подноготную? Хвались, хвались. Есть чмъ хвалиться! воскликнула Дарья Терентьевна.
— Такъ что-жъ изъ этого? Ничего нтъ худого. По крайней мр, я не имю о немъ превратнаго понятія. Вотъ и о его писаніи. Знаю, что онъ отъ газетъ когда тридцать рублей въ мсяцъ получитъ, когда сорокъ за свое писаніе.
— Ну, велики-ли эти деньги! Изъ-за хлба на квасъ.
— Ну, все-таки деньги. А вы вдь его чуть не нищимъ считаете.
— Вовсе я его нищимъ не считаю, а что онъ человкъ безъ средствъ, то это врно. Но все-таки спасибо ему, что онъ про тебя такъ…
— Ага! Теперь спасибо! А передъ спектаклемъ чуть изъ дома не выгнали. Человкъ и букетъ, и похвалу въ газетахъ… полное рвеніе ко мн… а вы смотрите на него, какъ на какого-то…
Люба не договорила.
— Да ужъ полно теб, полно… Будетъ… Достаточно… сказала Дарья Терентьевна.
— Вотъ прідетъ онъ къ намъ, такъ должны будете загладить свой проступокъ и хорошенько поблагодарить его, продолжала Люба.
— А разв онъ прідетъ?
— Да какъ-же… А кота-то привезетъ.
Къ обду пріхалъ изъ своей конторы Андрей Иванычъ и ему была показана статья въ газет.
— Читалъ… отвтилъ онъ, улыбаясь. — Сегодня ужъ и такъ мн со всхъ сторонъ суютъ эту газету. Былъ на бирж — и тамъ показывали. Мукосевъ показывалъ. Вдь это все — Плосковъ, говорятъ. Онъ и актеръ, онъ и газетный строчила. Вотъ за букетъ-то надо будетъ замолвить объ немъ два словечка директорамъ. Жалованья ему прибавили, такъ пусть хоть наградку какую-нибудь поосновательне посл новаго года дадутъ.
— Не нравится мн вотъ только, что онъ — пролазъ, замтила Дарья Терентьевна.
— сть получше хочетъ — оттого и пролазъ. Теперь только пролазы и живутъ.
Хвалебной газетной замтк Люба придавала особенное значеніе. Она вырзала замтку и налпила ее въ альбомъ, въ который ей въ разное время вписывали свои автографы въ стихахъ и въ проз ея подруги, а также и нкоторые молодые люди, посщавшіе ихъ домъ.
На слдующее утро Люба, видя, что мать въ благодушномъ состояніи, подсла къ ней, поцловала ее, завела разговоръ издалека, чуть-ли не объ Адам и Ев, и вдругъ съхала на Плоскова. Черезъ нсколько времени она спрашивала мать:
— А что, маменька, ежели-бы онъ ко мн посватался?
Мать испуганно посмотрла на нее и сказала:
— И изъ головы вонъ выбрось.
— Да отчего-же! Вдь вы сами теперь видите, что онъ человкъ хорошій, привязанный къ нашему дому.
— Съ голоду съ нимъ помрешь, вотъ отчего.
— Ужъ и съ голоду! Вдь онъ хорошее жалованье получаетъ, да и такъ зарабатываетъ въ разныхъ мстахъ. Ну, не будемъ мы жить богато, а съ голоду все-таки не помремъ.
— Брось, брось говорить объ этомъ. Ты глупа и ничего не понимаешь. Замужество — не шутка. Тутъ не двоимъ надо жить… Пойдутъ дти.
— Но вдь вы дадите-же за мной приданое.
— А приданое прожить и опять глазами хлопать? Нтъ, ужъ ты оставь.
Люба умолкла. Изъ словъ матери она однако замтила, что та ужъ гораздо мягче говорила про Плоскова, и это нсколько ее утшило. Теперь сбиралась она поговорить объ этомъ-же предмет съ отцомъ и искала случая.
XXIII
Марья Терентьевна окончательно настояла, чтобы Люба не участвовала въ спектакляхъ кружка Кринкиной или банковскихъ чиновниковъ, какъ его называла сама Дарья Терентьевна. Въ день появленія рецензіи въ газет режиссерствующій офицеръ Луковкинъ прізжалъ къ Битковымъ, разсыпался въ похвалахъ таланту Любы и просилъ ее отъ имени кружка пріхать къ Кринкиной для совщанія и выбора пьесъ для втораго спектакля, но его поблагодарили за любезное приглашеніе и играть Люб все-таки не дозволили. Возможность видться съ Плосковымъ у Кринкиной и на репетиціяхъ для Любы пресклась. Люба скучала о Плосков. Пять дней она уже не видала его. Ложась спать, она два раза даже плакала. Приходилось изыскивать новыя средства для свиданія съ нимъ. Она уже собиралась писать ему въ банкъ записку и просить его, чтобы онъ приходилъ въ субботу ко всенощной въ домовую церковь, куда она обыкновенно ходила съ матерью къ службамъ, но пріхавшій изъ своей конторы къ обду ея отецъ за столомъ сказалъ:
— Ахъ, да… Сегодня у меня въ контор опять Плосковъ былъ и просилъ позволенія сегодня вечеромъ привезти къ намъ общаннаго кота.
Люба вспыхнула и нагнулась къ тарелк; Дарья Терентьевна покосилась на нее, насмшливо, улыбнулась и произнесла:
— Влзаетъ, влзаетъ этотъ молодчикъ къ намъ въ домъ… Радъ, что случай есть.
— Да вдь сами-же вы ршили взять кота, пробормотала Люба.
— Ну, котъ-то тутъ послднее дло. Это только предлогъ, чтобы пріхать къ намъ.
— А хоть-бы и такъ? Другіе-бы дорожили тмъ, что ихъ такъ, цнятъ и стараются имъ услужить.
— Не такого онъ сорта, чтобъ имъ дорожить.