— Еще разъ здравствуйте, Любовь Андреевна. Вотъ я пріхалъ поблагодарить вашего папеньку. Вчера я, по его протекціи, получилъ хорошую прибавку къ жалованью, началъ Плосковъ, обращаясь къ Люб, и сказалъ Андрею Иванычу: — Второй разъ сегодня вижусь уже съ вашей дочерью… И въ первый разъ совершенно случайно.
— Слышалъ, слышалъ. Говорила мн жена.
— Ну, ужъ что на кладбище-то вы пріхали случайно, то этому я никогда не поврю, подхватила Дарья Терентьевна.
Плосковъ подскочилъ къ ней и, когда она протянула ему руку, хотлъ поцловать ея руку, но она отдернула ее, сказавъ:
— Оставьте, оставьте, не люблю я этого…
Плосковъ чмокнулъ воздухъ и сказалъ:
— Увряю васъ, многоуважаемая Дарья Терентьевна, что случайно. Мн очень нравится пніе монашенокъ и я довольно часто зжу къ обдн въ Двичій монастырь.
— Ну, вотъ… А Люба мн сказала, что у васъ тамъ родственники похоронены. Разбери, кто правъ.
— Я, мамаша, сказала въ догадку, я сказала, что, можетъ быть, похоронены, вставила свое слово Люба.
— Вс-то вы съ этимъ спектаклемъ спутались и бредите, что на языкъ попадетъ.
— Вамъ не нравится, что Любовь Андреевна играетъ? улыбнулся Плосковъ. — Скоро, скоро, многоуважаемая Дарья Терентьевна, будетъ конецъ. Сыграемъ и настанетъ интервалъ. Ахъ, да… чтобы не забыть… спохватился онъ. — Любовь Андреевна сказывала, что вы страстная поклонница большихъ котовъ, а у меня какъ разъ есть случай доставить вамъ громаднйшаго кота…
Дарья Терентьевна измнила строгое лицо въ улыбку.
— Да, я люблю хорошихъ котовъ, но куда съ ними!.. У насъ и такъ два…
— Котъ-то ужъ очень хорошъ, а главное — необычайныхъ размровъ. Тамъ, гд онъ находится, имъ очень тяготятся и ищутъ помстить его въ хорошія руки.
— А какого онъ цвта?
Плосковъ замялся.
— Котъ-то? Срый… Да, срый и съ блыми лапками. Настоящій сибирскій, сказалъ онъ.
— Ежели сибирскій, то долженъ быть дымчатый и безъ отмтинъ.
— Ну, ужъ я не знатокъ въ тонкостяхъ, а только говорятъ, что сибирскій. Прикажете?
— Нтъ, не надо. Впрочемъ, я подумаю и скажу Люб. Въ спектакл она передастъ вамъ.
— Да куда намъ! У насъ и такъ два, замтилъ Андрей Иванычъ.
— Въ томъ-то и дло, что два… Драться будутъ.
— Служитъ… продолжалъ Плосковъ.
— Ну?! Ужъ вы наскажете!
Дарья Терентьевна продолжала улыбаться. Тнь неудовольствія совсмъ исчезла съ ея лица.
— Впрочемъ, погодите немножко. Насчетъ кота мы подумаемъ, сказала она. — Андрей Иванычъ вдь и самъ любитъ котовъ.
— Только большихъ, только большихъ.
— Огромный! подтвердилъ Плосковъ и сталъ прощаться, сказавъ:- Ну, такъ насчетъ кота я буду ожидать вашего ршенія.
По уход его, Андрей Иванычъ произнесъ:
— Хитрый, охъ, какой хитрый!
— Просто нахалъ, опять пришла къ своему прежнему ршенію Дарья Терентьевна.
XX
Актеры-любители безъ такъ называемой генеральной репетиціи спектакля не обходятся. Это доставляетъ имъ случай изъ одного спектакля сдлать два. На генеральной репетиціи сцена обставляется декораціями, освщается точно такъ же, какъ и въ спектакл, занавсъ опускается посл каждаго акта, мужчины, въ особенности комики, тщательно гримируются и облекаются въ костюмы. Такъ было и въ данномъ случа на послдней репетиціи, которая происходила наканун спектакля. Исключеніе составляли только актрисы-любительницы на молодыя роли. Он хоть и очень усердно наблились и нарумянились, но, чтобы не помять къ спектаклю нарочно сшитыхъ платьевъ, играли кто въ чемъ хотлъ. Генеральная репетиція отличалась отъ спектакля еще тмъ, что почти вс мужчины-исполнители были полупьяны. Корневъ и Конинъ пріхали каждый съ большой корзиной вина и закусокъ и устроили въ уборныхъ цлое пиршество. Поили также парикмахера, портнаго, бутафора, подносили и плотникамъ. На эту репетицію Люба пріхала съ маленькимъ братомъ-гимназистомъ Федей. Федя былъ приставленъ къ ней Дарьей Терентьенной и ему было поручено слдить за сестрой. Люба посадила его въ первый рядъ стульевъ, а сама ушла за кулисы, гд и оставалась во все время репетиціи. Федя, впрочемъ, два раза приходилъ къ сестр за кулисы, но она тотчасъ-же прогоняла его, сунувъ ему яблоко и конфектъ. Въ женской уборной царила Кринкина. Сама набленная и нарумяненная до того, что съ лица ея сыпалось, она блила и румянила и другихъ и подвела Люб такъ глаза, что Федя, увидя сестру, даже отшатнулся отъ нея.
— Ой, ой, какіе у тебя глаза-то! Точно у быка, сказалъ онъ:- Зачмъ это ты накрасилась? воскликнулъ онъ.
— Не твое дло. Такъ надо. Зачмъ ты пришелъ за кулисы? Постороннимъ лицамъ сюда входъ запрещается. Ступай вонъ, отвчала она. — Вотъ теб гостинцы и иди и шь тамъ, гд я тебя посадила.
За кулисами бродили загримированные актеры. Корневъ, разгуливая съ бутылкой, говорилъ и вн пьесы старческимъ голосомъ своей роли. Конинъ, готовясь къ исполненію роли отставнаго капитана, былъ въ мундир безъ погоновъ и басилъ, гимназистъ Дышловъ въ длинноволосомъ парик художника размахивалъ руками, длая жесты.
— Люба, ты покажи мн, съ кмъ ты цловаться то будешь на сцен? приставалъ къ сестр Федя.
— Ступай, ступай! Нечего теб тутъ толкаться, гнала она его и выгнала въ зрительную залу.