Актеры-любители

— Но вдь это-же нужно, маменька, я дала слово Корневу, что буду участвовать во второмъ спектакл. Этотъ второй спектакль, кажется, онъ и устраиваетъ, лгала Люба.

— Что Корневъ! Я знаю… Не Корневъ теб нуженъ, а этотъ балбесъ… Какъ его?..

— Увряю васъ, что балбесъ тутъ не причемъ. Даю вамъ слово, что Плосковъ не причемъ.

— Молчи. Не подешь! сердито оборвала ее Дарья Терентьевна.

Люба заплакала.

— Реви… Реви еще больше, такъ я и завтра тебя на репетицію не пущу, совсмъ теб въ спектакл играть не позволю. Объ ней заботятся, ее не пускаютъ по разнымъ Кринкинымъ, Лукошкинымъ болты бить, а она реветъ! Вотъ до чего тебя этотъ шалопайный мальчишка Плосковъ испортилъ! продолжала Дарья Терентьевна.

— Маменька, голубушка, отпустите. Вдь ей-ей это будетъ въ высшей степени неучтиво, ежели я не явлюсь къ Кринкиной, упрашивала Люба мать. — И передъ Корневымъ неучтиво и передъ Кринкиной невжливо. Умоляю васъ, отпустите.

— Ахъ, чтобы и совсмъ провалиться твоей крашеной Кринкиной! Глупая, нахальная, безстыжая баба! Чего это она съ этимъ гимназистомъ возится! Видла я. Такъ свои подведенныя бльмы передъ нимъ и закатываетъ! Ни на шагъ отъ него. Старуха — и съ гимназистомъ… Понимаю вдь я, что это значитъ! Видла я, какъ она съ нимъ миндальничаетъ. И какой примръ двушкамъ, которыя у ней бываютъ! Да и гимназистъ-то дуракъ…

— Да вдь гимназистъ ея родственникъ, маменька… Кажется, даже племянникъ, попробовала сквозь слезы возразить Люба

— Не ври, я сама ее спрашивала. Такой-же онъ ей родственникъ, какъ и теб. Просто путанная бабенка. «Онъ, говоритъ, сирота и другъ театра, а вс друзья театра — мои друзья». Понимаю я, какой я-то другъ!

— Такъ вы не пустите меня къ Кринкиной?

— Сказала, что не пущу и не пущу!

Люба вышла изъ-за стола, направляясь къ себ въ комнату, легла тамъ на кушетку и продолжала плакать.

Часовъ въ пять отецъ Любы, Андрей Иванычъ, пріхалъ изъ конторы домой обдать. Люба вышла къ столу все еще надувшаяся, съ красными отъ недавнихъ слезъ глазами. Отецъ, впрочемъ, не замтилъ этого. Выпивъ передъ супомъ рюмку водки, онъ распрашивалъ сына гимназиста объ его отмткахъ по ученію и наконецъ, обратясь къ жен и дочери, сказалъ:

— А у меня сегодня въ контор былъ вашъ новый знакомый Плосковъ.

Люба вздрогнула и вспыхнула, а Дарью Терентьевну даже передернуло.

— Вотъ нахалъ-то! воскликнула Дарья Терентьевна. — Зачмъ-же это онъ приходилъ?

Андрей Иванычъ развелъ руками и пожалъ плечами.

— Да Богъ его знаетъ — зачмъ. Странно какъ-то… Во-первыхъ, приходилъ знакомиться, а во вторыхъ, просилъ протекціи по служб въ Плуталовскомъ банк. Онъ въ Плуталовскомъ банк служитъ.

— Ну, ужь это нахальство, это совсмъ нахальство!.. твердила Дарья Терентьевна. — Видишь, видишь, а ты его хвалишь и выгораживаешь, обратилась она къ дочери.

— Нахальства-то тутъ, пожалуй, особеннаго нтъ, продолжалъ Андрей Иванычъ:- а что онъ пронырливый и искательный человкъ, то это врно. Впрочемъ, теперь такимъ и быть надо, а то подъ лежачій камень вдь и вода не течетъ.

При этихъ словахъ отца Люба перевела духъ. На сердц ея сдлалось легче. Тотъ не останавливался и разсказывалъ:

— Вошелъ онъ и отрекомендовался: «Будучи, говоритъ, хорошо знакомъ съ вашей супругой и дочерью»…

— Да я терпть его не могу! Просто не выношу! воскликнула опять Дарья Терентьевна.

— Постой. Не перебивай, остановилъ ее Андрей Иванычъ. — Ничего въ немъ особенно худаго нтъ. Бдный и искательный парень. «Такъ и такъ… Будучи, говоритъ, съ ними знакомъ, я еще не имлъ случая настоящимъ манеромъ представиться вамъ»… Мн, то есть. «Былъ, говоритъ, два раза въ вашемъ дом, но такъ какъ въ визитное время васъ трудно дома застать, то я и счелъ своимъ долгомъ пріхать къ вамъ въ контору, чтобы засвидтельствовать свое почтеніе». Ну, и тамъ прочее… Онъ хвалилъ тебя, потомъ Любу, однимъ словомъ мелкимъ бсомъ разсыпался и, наконецъ, приступилъ съ просьбой о протекціи. Открывается тамъ у нихъ ваканція завдующаго вексельнымъ отдленіемъ, что-ли, такъ просилъ похлопотать и замолвить о немъ у директоровъ словечко. Около двухсотъ рублей онъ теперь получаетъ, что-ли, ну, а то мсто, о которомъ онъ хлопочетъ, съ окладомъ въ триста рублей въ мсяцъ. «Мой папаша, говоритъ, самъ прідетъ васъ просить за меня». Старика-то я знаю. Изъ разорившихся купцовъ онъ. Человкъ такъ себ, но какъ биржевой маклеръ — горе. Такъ вотъ-съ, вашъ знакомый былъ у меня, прибавилъ Андрей Иванычъ.

— Да какой-же онъ нашъ-то знакомый! Просто влзъ, втерся въ домъ! снова воскликнула Дарья Терентьевна.

— Ну, вотъ онъ и напредки просилъ дозволить ему навщать нашъ домъ.

— Ну, а ты-то что? Дозволилъ ему?

— Да что-жъ я могу сказать! Конечно-же сказалъ, что милости, молъ, просимъ.

— Напрасно. Не ко двору онъ намъ

— А окажется не ко двору, такъ и по шапк можно… Не контрактъ съ нимъ заключать.

— Просить-то въ банк ты за него все-таки будешь?

— Да поговорю директорамъ, но только вдь у нихъ всегда есть свои кандидаты: у кого племянникъ, у кого такъ какой-нибудь протеже. Поговорю. Отъ слова меня не убудетъ, закончилъ Андрей Ивановичъ.