Актеры-любители

— Какъ не знаемъ? Все знаемъ, проговорила она. — Самъ-же ты разсказывалъ намъ, что давно знаешь его отца-маклера, справлялся и сколько этотъ Плосковъ жалованья получаетъ въ банк, а просто онъ не пара ей. Ну, посуди сама, Любушка, какая это для тебя пара? Разв это партія! Вдь ты двушка не бдная, мы, выдавая тебя замужъ, хотимъ наградить хорошо, а тутъ ни съ того ни съ сего за человка, у котораго ни кола, ни двора.

— Да вдь наградить-то меня все-таки хотите… Вотъ когда наградите, тогда и будетъ у него колъ и дворъ, сквозь слезы отвчала Люба.

Отецъ подошелъ къ ней, дотронулся до нея рукой и сказалъ:

— Успокойся. Перемелется — все мука будетъ. Встань, умойся и пойдемъ пить чай.

Къ чаю, однако, Люба не вышла. Дарья Терентьевна сама снесла ей чашку чаю съ булками и поставила на столъ, но Люба не прикоснулась къ чаю. Въ дом сдлалось уныніе. Андрей Ивановичъ хотлъ посл чаю хать въ клубъ, такъ какъ его ждали тамъ на партію винта, но не похалъ. Онъ бродилъ по комнатамъ и отдувался. Ему попался черный котъ привезенный Плосковымъ, тоже бродившій по комнатамъ и приглядывавшійся къ новому мсту. Битковъ съ сердцемъ пнулъ его ногой.

Часовъ въ одиннадцать вечера у Битковыхъ, по заведенному порядку, ставили на столъ холодный ужинъ. Люба не вышла и къ ужину. Пришлось ложиться спать. Передъ отправленіемъ въ спальню, Дарья Терентьевна зашла въ комнату дочери. Люба не спала, лежала съ отрытыми глазами, все еще заплаканными, и съ носовымъ платкомъ въ рук, но при вход матери отвернулась къ стн.

— Какъ это хорошо поступать такъ съ матерью, которая отъ тебя души въ себ не чаетъ и хлопочетъ о твоемъ-же благ! сказала она, стараясь вызвать Любу на разговоръ, но та молчала.

— Прощай… Я спать иду…

Отвта не послдовало.

Дарья Терентьевна молча перекрестила ее и удалилась.

Ночью Дарья Терентьевна спала тревожно и, просыпаясь, раза три ходила въ комнату дочери. Въ первый разъ она нашла дочь читающею книгу въ постели, два другіе раза уже спящею. Дарья Терентьевна оба раза замтила, что дочь бредила. Плохо спалось и Андрею Ивановичу.

— Ну, что? спросилъ онъ жену, когда та вернулась въ спальню.

— Скажите на милость, какую дурь на себя напустила! Вся горитъ и бредитъ, отвчала та.

— Про него бредитъ?

— Разобрать нельзя, что бормочетъ, но бредитъ.

На другой день Люба не вышла и къ утреннему чаю, одлась и опять легла въ постель.

— Больна ты, что-ли? спросила ее мать входя въ ея комнату.

— Ахъ, Боже мой! Да разв можетъ быть человкъ здоровъ, ежели у него всю жизнь разбили!

— Ты изъ пьесъ да изъ романовъ-то словами не говори, а лучше поздоровайся съ матерью.

— Пріятно-ли мн съ вами здороваться, если вы явный врагъ мой.

Люба заплакала.

— Ну, что я буду длать съ этой своенравной двченкой! всплеснула руками Дарья Терентьевна и вышла изъ комнаты Любы.

Завтракать Люба попросила принести ей горничную, немножко пола, а посл завтрака принялась писать Плоскову записку, то и дло поглядывая на дверь, опасаясь, чтобы не вошла мать, такъ какъ отецъ вынутый вчера изъ дверей ключъ все еще не возвращалъ и запереться въ комнат было невозможно.

Въ записк Люба написала:

«Милый и дорогой Виталій! Посл вчерашняго я на все ршилась. Я убгу изъ дома и мы повнчаемся тайно. Устраивай это все какъ можно скоре и пришли черезъ горничную отвтъ. Пришла-бы къ теб сама въ банкъ, но боюсь встртиться тамъ съ папашей. Вдь онъ часто у васъ въ банк бываетъ. Посл завтра буду у всенощной въ гимназіи, ежели маменька не навяжется со мной, а навяжется, то не пойду, потому что тогда ужъ будетъ невозможно переговорить съ тобой. Алчу и жажду тебя видть… Но гд? Гд? Прощай, мой дорогой. Цлую тебя заочно, Твоя Л.».

Написавъ записку, Люба дала горничной деньги и просила ее переслать эту записку къ Плоскову въ банкъ съ посыльнымъ.

XXVI

— Все еще лежитъ? Все еще не успокоилась? спросилъ Андрей Иванычъ у жены про дочь, когда вернулся изъ конторы домой обдать и не увидалъ встрчавшей его, обыкновенно, дочери.

— Лежитъ. Гд успокоиться! Давеча вставала она съ постели, что-то пописала, но изъ комнаты своей не выходила, отвчала Дарья Терентьевна. — Завтракъ носили ей въ ея комнату, но она только чуть чуть до него дотронулась.

— Не на шутку должно быть нравится парень, покачалъ головой Андрей Иванычъ.

— На стну лзетъ. Но не понимаю, что она въ этомъ Плосков нашла хорошаго! Не диво еще, если-бы красавецъ былъ, а то самый обыкновенный.

— Понравится иногда и сатана лучше яснаго сокола. А все-таки это ужасно непріятно.

— Да ужъ какая пріятность! Бда… Вотъ не было-то печали, такъ черти накачали, прости Господи! вздохнула Дарья Терентьевна и прибавила:- Ты знаешь, она не на шутку больна, горничная разсказываетъ, про нее, что давеча хининъ принимала. Зайди къ ней, посмотри — и теперь лежитъ съ компресомъ на голов.

— Гм… Ты давеча сказала, что она писала что-то. Ужъ не письмо-ли Плоскову? задалъ вопросъ Андрей Иванычъ.

— А что ты думаешь? Съ нея станется. Вотъ надо горничную спросить, не посылала-ли она ее письмо въ почтовый ящикъ опускать.

Выла спрошена горничная, но та наотрзъ отперлась.

— Да ты говори правду! крикнулъ на нее Андрей Иванычъ.