Актеры затонувшего театра

— Мне удалиться? — спросил Софьин и усмехнулся: — На своем корабле, в своей каюте я должен спрашивать, что мне делать! Бред какой-то!

— Так убийство произошло, Борис Борисович, — ответила Вера. — Кстати, вы не знаете, в каком районе Москвы живет… То есть проживала Герберова?

— Почему я должен знать? — удивился олигарх. — Мы с ней в отношениях не состояли, большими друзьями не были, в гости она меня не приглашала, а я не напрашивался. Зачем мне знать такие подробности? И вообще я хочу спать: у меня с утра опять предстоит работа с документами.

— Мы с Таней можем поговорить и у меня в каюте, — успокоила его Вера.

Софьин пожал плечами:

— Делайте, что хотите, только дайте мне отдохнуть.

Он подошел к двери и распахнул ее.

— Спокойной ночи!

Первой вышла Хорошавина, за ней следом Вера.

— Последний вопрос, — остановилась в дверях.

— Опять двадцать пять! — всплеснул руками олигарх. — Сколько же можно?! Ну, ладно, только один, и я ухожу спать.

— Почему вы отправились в эту поездку и не взяли со собой телохранителей? Сами понимаете, дело не во врагах, не в конкурентах, а в том, что просто какой-нибудь сумасшедший, узнав вас, может напасть прямо на улице.

— На какой улице? В Стокгольме, что ли? Это тихая безопасная страна. А от телохранителей я устал. Надоели они мне! Вы понимаете? На-доели! В Швеции не убивают.

— А вмонтированную в тротуарную плитку табличку с именем шведского премьер-министра помните?

— Это вы про место, где убили Улофа Пальме говорите? Когда это было! Тридцать лет с лишним прошло! Спокойной ночи, госпожа следователь.

Глава 11

Вера пропустила Таню Хорошавину в свою каюту и, прежде чем закрыть дверь, на всякий случай обернулась проверить, не наблюдает ли кто за ними.

— Мы на «ты» или на «вы»? — уточнила Вера, кивком предлагая девушке присесть в кресло.

— Как скажете, — ответила Таня.

Она села в кресло, Вера заняла другое кресло, которое предварительно чуть отодвинула, чтобы не сидеть лицом к лицу и беседа даже в креслах не походила бы на допрос.

— Правда, что в театре все на «ты»?

— Правда, — ответила Таня. — Конечно, мы не обращаемся так к Скаудеру, к Волкову и к Ручьеву, но к Алексею Дмитриевичу Козленкову по-разному — то так, то этак. У нас еще Кудрявцева есть, тоже пожилая дама. Но она требует, чтобы к ней только на «ты». Правда, она неплохо выглядит для своих шестидесяти. Жалко ее и других, которые вместе с ней с чесом по Норвегии решили. Теперь их уволят.

— За что?

— Так ведь эта…

Таня замолчала, но Вера все поняла.

— Герберова приказала усилить труппу и наказать сепаратистов.

Таня кивнула.

— А вдруг никого не уволят, ведь Элеоноры Робертовны больше нет? — продолжила Вера.

Лицо Хорошавиной вмиг стало пунцовым.

— То есть вы считаете…

— Во-первых, мы же перешли на «ты», — поправила Вера. — А во-вторых, я не считаю, я просто предполагаю, что должна быть причина для убийства. А разве это плохая причина — людям грозит увольнение, им выдадут запрет на профессию, потому что никто не захотел бы ссориться со всесильной Элеонорой Робертовной? Кудрявцевой пришлось бы в консьержи идти или детский театральный кружок возглавлять. А другие, которые ей поверили, навсегда окажутся отрешенными от любимого дела. И все из-за Герберовой, которая куда хуже старухи-процентщицы. И тут уже не стоит вопрос, как перед Родионом Раскольниковым — тварь ли я дрожащая или право имею… Тут вопрос о святом театральном братстве, в котором каждый должен постоять за всех, за всю актерскую гильдию…

— Нет, нет! — воскликнула Таня. — Этого не может быть! У нас все добрые. Вы же всех их видели.

— Конечно, видела, и все они замечательные, я даже восхитилась вашей дружбой и обязательно, когда буду в столице, приду в ваш театр. Но ведь Герберову кто-то убил! И должна быть причина. Если ты поможешь мне разобраться, то я смогу убедить следствие, что вы все ни при чем.

— А мы и так ни при чем, — Таня задумчиво посмотрела на собеседницу. — А ты что, разве имеешь какое-нибудь отношение к прокуратуре?

— Я была следователем по особо важным делам, — ответила Вера. — Сейчас у меня собственное розыскное агентство, одно из лучших в стране. Может быть, даже самое лучшее. Я в постоянном контакте и с прокуратурой, и с полицией, и со следственным комитетом, потому что иначе не будет никаких результатов. Только о том, что я тебе сейчас рассказала, никому. Ты, как мне кажется, лучше всех в труппе умеешь хранить тайны.

Хорошавина поняла намек, и лицо ее опять стало пунцовым.

— Я никому не скажу, можешь не сомневаться, — кивнула она. — Но только среди наших убийц нет. Я в этом уверена!

Вера задумалась, вернее, продемонстрировала, что размышляет, и сказала уже тише:

— Я тоже так думаю, но ведь у кого-то было более близкое знакомство с Герберовой, чем у остальных? Есть даже один человек, который ее ненавидит за то, что она им пользуется…

— Я не знаю! — потрясла головой Таня. — Я не понимаю, о ком ты говоришь.