Актеры затонувшего театра

— Все в порядке. Это у меня теперь мания такая: все за собой убирать. А то однажды произошел со мной мистический случай. Я заснула дома, а перед тем у меня гости были, а потому кавардак полный: со стола не убрано осталось, в кухонной мойке гора посуды стояла и вообще одежда разбросана… Я решила на минутку прилечь, а потом убраться и заснула. Открыла глаза утром: солнце за окном сияет и квартирка моя сияет чистотой, которой не было в ней никогда. Ну, думаю, крыша съехала, сама чистоту навела и забыла. Сама, конечно, больше некому. Только не помню, как это было. С тех пор если вижу соринку какую, тут же смахну, пообедаю — сразу тарелку за собой мою. Одежду сниму и сразу на вешалках развешиваю… И так далее.

— Хорошая привычка, — улыбнулась Вера.

Пожелав Тане спокойной ночи, она направилась к ресторану.

Как ни странно, компания еще не разошлась. Волков, Козленков, Ручьев, Артем Киреев и Сергей Иртеньев, к которому прижималась Алиса, с трудом борясь со сном.

— Картина двадцать седьмая! — воскликнул Козленков. — Те же и просто красивая женщина.

— Присаживайтесь, барышня, — сказал Волков и указал на место рядом с собой. — Без вас и не пьется вроде.

Волков выглядел усталым, но почти трезвым. У Козленкова глаза были мутные, но голос твердый. Ручьев, очевидно, присутствовал за компанию, так же как и Алиса, не желающая оставлять мужа одного. Самым пьяным, пожалуй, смотрелся Киреев.

— Вам шампанского или вискарика? — поинтересовался Козленков.

— Спасибо, ничего не хочу.

— Сочувствую, — произнес Волков. — Битый час с этой чиновничьей грымзой вино пили. Хорошее хоть бордо?

— Откуда вы про бордо знаете?

— Случайно слышал, когда протанцовывал мимо, — усмехнулся он.

— Не сподобилась пить бордо. Зато с капитаном познакомилась…

— То-то я гляжу, какая-то желтенькая штучка у вас в руках. На мобильный телефон похожа, а не телефон.

— Это рация морского диапазона, другими словами, корабельная рация для связи членов экипажа между собой.

Вера попыталась вспомнить, с кем танцевал Волков, пока она разговаривала с Герберовой. Получалось, что только с Алисой. Но почему-то Вера не могла это вспомнить. Неужели Элеонора Робертовна так заболтала ее, что… Впрочем, Волков тогда же и вернулся. Не может он быть убийцей. А еще из зала выходили Ручьев и Козленков. Алексей Дмитриевич уверял, что курил у борта и восхищался темнотой над морем. Возможно, именно в это самое время кто-то убивал Герберову. А где был Ручьев?

— Борис Адамович, — обратилась Вера к Ручьеву, — я слышала про театр «Ручеек» и даже не знала, что вы им руководили, не догадывалась, что именно из него получился нынешний «Тетрис», в котором вы теперь рядовой…

— Какой же он рядовой? — не дал ей договорить Козленков. — Борис Адамович у нас генерал!

— Сбитый летчик, — усмехнулся Ручьев.

— Не слушайте его, — продолжил Козленков. — Все вернется на круги своя, я вас уверяю: Герберовы не вечны — будет и на нашей улице праздник!

— А при чем здесь Элеонора Робертовна? — спросила Вера, подбираясь к нужной теме.

— Как при чем?! Она ведь не только в своем министерстве управляет департаментом, она и в нашем театре всем командует. Да и не только в нашем. Она сначала «Ручеек» подняла, нашла спонсора, спонсор для нас купил здание кинотеатра без внутренней отделки. Все там скоренько оборудовал и даже отдельный этаж надстроил, чтобы были и грим-уборные и малая сцена для репетиций. Даже сауну для артистов оборудовал. А потом Элеонора Робертовна после «Чердачного ангела» такую шумиху в прессе организовала, якобы отреагировала на письма возмущенных зрителей. А все почему? Якобы голубь на кого-то нагадил! Ни на кого никакой голубь не мог нагадить! У нас там москитная сетка была натянута. Чтобы птицы особо не разлетались и вообще… Просто она уже изначально рассчитывала поставить на наш театр Скаудера, чтобы потом с ним деньги дербанить. Она ведь и Борису Адамовичу подобное предлагала, но он отказался… Ведь было такое, Боря?

— Да хватит вам! Было или не было! Какая разница? — с неохотой отозвался Ручьев. — Что теперь с того? Это как в старой песней поется: «Все, что было сердцу мило, все давным-давно уплыло…»

— Но ведь эта… — Козленков даже захлебнулся от возмущения, но вспомнил о присутствии дам, сдержался и продолжил уже спокойнее: — Она ведь тебе, Боря, можно сказать, жизнь поломала! Неизвестно откуда появилась такая вся из себя резвая и бодрая. Хотя мы, конечно, понимаем откуда. Но не успела кресло в министерстве занять и сразу наш театр таким вот образом под себя подмяла. И ведь не только наш! Просто наш почему-то особенно полюбила.

— За ней стоит кто-то, — подал голос Иртеньев. — Кто-то с очень большой волосатой лапой.

— А по ее роже не скажешь! — распалялся Алексей Дмитриевич. — Кто на такую крысу позарится?

Вера украдкой наблюдала за молчаливым и мрачным в разговоре Киреевым, который казался вовсе отсутствующим. Он смотрел в сторону и почти клевал носом.

— Неужели ее приструнить никто не может? — уже спокойно произнес Козленков.

— Мы пойдем, пожалуй, — поднялся из-за стола Иртеньев. — Алиса уже засыпает.