Акценты и нюансы

Курю бамбук. Рифмачу ни о чём, поскольку глубиной людей достала. Хихикает ехидна за плечом – за левым, знамо. С правого устало доносится неверный шепоток: "Овца, овца… На что ты тратишь искру?"

Молчу. Пишу. Но вот лже-паркер, пискнув, не доведя летящий завиток, царапает "последнее прости" под тихое шипенье инвектив.

Тому и быть, чего не миновать. И что ещё сказать, когда устали мы оба, верно? Роли в пасторали, понятно, синекура, благодать – но до поры. Потом приходит скука – житейской мудростью пресыщенная сука и воет пошлое сквозь вязкую тоску.

Четвёртый кофе, горечью цикут исполненный, парит в рассветный час. Откинул тени долговязый вяз, и гладит ветер лаковые почки.

Весна, весна…

Возможно, и для нас…

"Не зарекайся"?

Да.

Целую.

Точка.

И утром расцветёт сирень

(subito)

Да мне, признаться, всё равно, что "день грядущий нам готовит". Я поняла не так давно: гипотетических "кротовин" начервоточено без нас – Оккаму бритву затупили, и смысл, потерян и безглас, блуждает в Клейновой бутыли.

И как ты будущим ни грезь, как ни болей пустым грядущим, не эфемерно только "днесь". Мне не гадается на гуще кофейно-пряного "а вдруг" – изжога от…

Опустим, впрочем.

Бесстрастно катит время-жук свой шарик-Солнце, и пристрочен закатный край ажурным швом к текущему, как шёлк, моменту, и суть в мгновении самом, мне в долг отпущенном зачем-то…

Вновь полночь входит в город мой сторожким зверем демиурга, и укрывает город тьмой ершалаимских переулков неделю зревшая гроза, ветхозаветная до дрожи, а молнии тугой зигзаг мой страх языческий итожит. Стена бушующей воды и мир людей – глухой, нелепый, но преисполненный тщеты.

… В просветах туч темнеет небо, и плещет звёздная форель.

От ливня расцветёт сирень, и скарабей прикатит Солнце, начнётся новый божий день, и всё живущее начнётся.

И мир откроется тебе

(sotto voce)

Прошло, прошло, прошло и это – библейский мирный царь не врал – и увлечение брюнетом, и завихрения сюжета, и все вопросы без ответа, и близость судьбоносных жвал, давно желающих отведать, насколько крепок твой хитин.

Сосед за столиком напротив дымит крепчайшей сигаретой, и мир чужих, враждебных спин туманится, плывёт, отходит опять к задворкам бытия. Кривит соседка сочный ротик, но, слыша "лапочка моя…", с готовностью в ответ смеётся, и продолжается игра – с ленцой, бездумно, самотёком.

В окне крупицы серебра летят из тёмного далёка – зима, как никогда, щедра на запоздалые осадки. Кофейный бог, густой и сладкий, глотком последним нежит нёбо, вот-вот, и выходить пора туда, в объятия озноба, но я держу, держу момент, как держат паузу актёры, а вечер, прикорнув у шторы, глумливо шепчет: "Веры нет… Весь мир – театр, игра бездарна". Киваю: "Да". Коньяк янтарный преобразил бы интерьер, но, избегая полумер, предпочитаю в чёрно-белом. Ночь набирает децибелы и намекает на абсент. Спасибо, нет.

Бежать отсюда, где люди покупают чудо в бутылках тёмного стекла, на улицу, под фонари, живущие неярким светом, которым познаётся мгла. Нарушив прагматизма вето, бежать туда, навстречу лету, в свой личный маленький Тибет.

Но, между тем… Пройдёт и это, и мир откроется тебе…

____________________________

Справочно:

al niente – буквально «до ничего», до тишины

calando – «понижаясь»; замедляясь и снижая громкость.

crescendo – усиливая

decrescendo или diminuendo – снижая громкость

marcato – подчёркивая каждую ноту

morendo – замирая (затихая и замедляя темп)

perdendo или perdendosi – теряя силу, сникая

più – более

poco – немного

poco a poco – мало-помалу, постепенно

sotto voce – вполголоса

subito – внезапно

Прости, меня позабыло небо

Плоды для нас вкуснее всего, когда они на исходе; дети красивей всего, когда кончается детство.

                          Сенека

Ну вот и вызрели плоды, друг мой незримый, друг далёкий – крепки, красивы, яснооки, бездумны, суетны, горды. А, впрочем, стоит ли пенять на яблочки, когда у яблонь любовь по осени иззябла? Круг замыкается опять. Нет смысла потрясать листвой – того гляди, слетит и этот, последний лист, обрывок лета, и чем согреешься зимой, которая придёт, как смерть, когда к ней напрочь не готовы? И стой потом, скелет фруктовый, держи сереющую твердь на старых и скрипучих ветках, лелей надежду на весну: Господь корней, кротов, медведок, ещё одну, ну хоть одну…

Но всё кончается, мой друг, и мы закончимся дровами, и перепашет землю плуг – ту, занимаемую нами в коротком миге бытия так притязательно нелепо.

…Прости, меня забыло небо, и потому я не своя, и потому пишу не то. Не утаит язык эзопов гнилую злобу мизантропа, как не удержит решето воды, не знающей преград. Вот и сочусь – отнюдь не соком; мне неприютно, одиноко, и снятся бабушка и брат…

Цветы прельщения красивы, плоды познания горьки… Прости мне их, как я простила себе влеченье вопреки.

Sfumature (piano)

Всё, что не запрещено, обязательно происходит.