Акулы во дни спасателей

Я завернул за угол, и меня окутала такая вонь, будто кошка нассала в сгнивший холодильник. Стена над плитой обгорела, словно ее опалило взрывом бомбы, пол походил на топографическую карту, рельеф которой состоял из пришедшей в негодность кухонной утвари, мешков с мусором и разных объедков. Возле ржавого холодильника третий полицейский пытался усадить на табурет тощего седого метамфетаминового наркомана.

Наркоман хватал ртом воздух, точно едва не утонул и только что вынырнул на поверхность, но он хотя бы дышал — сквозь спутанные космы козлиной бороденки. Лицо испещряли кровавые струпья.

— Чё за тусняк, — промямлил он.

Я недоуменно обернулся к полицейскому.

— Похоже, он жив, — сказал я.

— В том-то и проблема, — откликнулся полицейский, нос у него покраснел и распух, словно ему врезали кулаком. Полицейский дернул наркомана за ворот рубашки, чтобы сел прямо.

— А другие проблемы есть?

— Моя ипотека, мои дети, ваши вопросы, — ответил полицейский, которому явно хотелось, чтобы я поскорее убрался. — Лучше займитесь его дружком в гостиной.

Но я и сам уже вышел из кухни, вернулся в гостиную, постоял там, оглядываясь. На полу заметил бейсбольную биту, оплетка на рукоятке почернела от пота, к окровавленной деревяшке прилипли волосы. Повсюду валялись скомканные обертки от гамбургеров, каждая размером с кулак, в дальнем углу к стене привалился, как пьяный, пустой книжный шкаф, Эрин с утюжками[83] в руках хлопотала над избитым. Парень по-прежнему лежал на спине, левая нога неловко вывернута, выгнута вверх и вбок. Глаза закрыты, губы синие.

— Эй, инспектор, не хочешь помочь? — Эрин подняла утюжки, но я уже решил, что делать, упал на колени, пульса не было, ни намека, ни на шее, ни на запястье.

— Дефибрилляция не помогает, потому что у него сердце не бьется, — сказал я. Вонь пота и мочи, жесткая от грязи рубашка задрана до подмышек, на ребрах клякса геля, еще одна на груди.

— Я его потеряла. — Эрин отложила утюжки. — Пульс был.

— Пропал, — ответил я.

— Знаю.

— Дыхательные пути чистые?

— Да пошел ты, — окрысилась она, — я же не идиотка. Это все из-за биты.

— Может, из-за наркотиков, — возразил я. — Давай попробуем еще раз.

Я сцепил пальцы, положил кисть ему на грудину и нажал осторожно, чтобы не сломать мечевидный отросток и не вызвать кровотечение. Его тело: вначале это был только он, человек, но я плотно закрыл глаза, стиснул зубы, надавливая ему на грудь, внутри него двигалось что-то, насыщенное кислородом, я словно зажмурил мозг. Наркоман стал не только тем, кого я видел, но и тем, кого я чувствовал, — я чувствовал ткань его кожи, маслянистые комочки жира под ней, оцепенение и прилив его крови, наверняка это кровь, долгий мощный поток, и все это я чувствовал, а не видел. Были и другие ощущения, смутные, едва различимые, но сильнее всего был кипящий порыв, его тело жаждало восстановиться, однако порыв появился и исчез так быстро, что мне не удалось отделить одно от другого. Я чувствовал какие-то цвета, в венах его рокотала смолистая желтизна метамфетаминовой ненависти, в черепе его промелькнули грозовыми тучами красные обрывки воспоминаний о гневе, сколько раз я чувствовал этот цвет, — и одновременно истину моих рук, сжатия грудной клетки, толчки крови в его оболочке. Я стоял на коленях над пациентом, упираясь ладонями ему в грудину, наваливаясь на него всем весом и отпуская, раз два три четыре пять шесть семь, снова и снова и снова. Влажные хлопки уже сломанных ребер, мерные, как часы. Что-то вспыхнуло, определенно не мой массаж, а то, чего я искал, как ищу всегда, и даже сейчас, ищу, ощущаю, пытаюсь понять, что повреждено и одновременно — каким должно быть его тело. Кажется, что-то и вправду началось…

Эрин нараспев повторяла мое имя, вцепившись в мой правый бицепс, и я осознал, что она меня трясет. Я убрал руки с тела и, должно быть, странно посмотрел на нее.

— Ты пять минут с ним возишься, супергерой, — сказала она. — Без толку. Повезли.

Я дышал тяжело, как и она, грудь и спина взмокли от холодного пота. Но тело наркомана по-прежнему лежало неподвижно; все кончено, не так ли. Под взглядами полицейских мы отошли от тела, повисла тишина. Все всё поняли.

— Повезли, — повторила Эрин.

Она вышла, вернулась с каталкой, полицейский помог втолкать ее на крыльцо, каталка звонко лязгала о ступеньки. Я продолжал непрямой массаж сердца, пока мы не погрузили пациента на каталку, не спустились с крыльца и не задвинули каталку в раскрытые настежь задние двери “скорой”. Эрин закрепила каталку, потянулась к открытой двери, и тут вдруг пациент беззвучно сел, выплюнул пластмассовый загубник и сказал:

— Свят, свят, свят.