Алая буква

Но было у этого платья, как и во внешности девочки, свойство, неизбежно и неизменно напоминавшее всякому, глядевшему на нее, о роковом знаке, который Эстер Принн вынуждена была носить на груди. Это была та же алая буква, но в другом обличье, алая буква, наделенная жизнью, ожившая алая буква! Алый знак позора так глубоко прожег все существо матери, что даже мысли ее тяготели к этой форме, и она добросовестно и тщательно воспроизводила это сходство, часами изощряя фантазию в упорных попытках соединить обожаемое ею существо и символ вины, доставлявший ей такие страдания. И так как Перл, по сути, была для нее и тем и другим, попытки отобразить алую букву в самой внешности девочки, в конце концов, увенчались полным успехом.

Когда наши путники достигли городка, пуританские дети, оторвавшись от игры или же того, что считалось игрой у этих угрюмых недорослей, хмуро переглянулись.

– Гляньте-ка, вон идет та женщина с алой буквой, а рядом с ней, не поверите, бежит и вторая алая буква, точь-в-точь как первая! Пойдем забросаем их грязью!

Но не ведавшая страха Перл лишь нахмурилась, после чего затопала ногами и затрясла кулаком в жестах столь недвусмысленно выражавших угрозу, что ватага детей тут же рассыпалась. Перл яростно бросилась вдогонку, и в этом преследовании так походила на пугающее детей видение не то скарлатины, не то маленького ангела мщения, посланного подрастающему поколению за грехи, – такие громкие злобные крики она при этом испускала, – что сердца убегавших, несомненно, колотились и замирали от ужаса. Одержав победу, Перл спокойно, как ни в чем не бывало вернулась к матери и с улыбкой заглянула ей в глаза.

Без дальнейших приключений добрались они до губернаторского дома. Дом этот был деревянным, выстроенным в стиле, образчики которого можно видеть и сейчас в старейших из наших городков; замшелые, полуразвалившиеся, они рождают грустное чувство, воскрешая в памяти события прошлого – памятные или давно канувшие в забвение, – все, что было некогда в этих сумрачных залах и что давно минуло. Однако современность освежила вид этих стен, внеся в него веселую ноту, отразившись солнечным блеском в стеклах окон, говоривших об уюте жилища, куда еще не ступала смерть. Дом и вправду выглядел очень веселым – может быть, из-за частичек стекла, вмешанных в штукатурку и заставлявших фронтон здания под косыми солнечными лучами сиять и искриться так, будто его осыпали бриллиантами. Такое сияние больше подходило бы дворцу Аладдина, нежели обиталищу сурового пуританского правителя. Дополнительным украшением зданию служили и странные на вид, но отвечавшие тогдашним вкусам каббалистические знаки и узоры, начертанные по еще сырой штукатурке, но со временем затвердевшие и принявшие прочные формы, призванные надолго являть себя восхищенному взору будущих поколений.

Глядя на этот сверкающий блеск, Перл начала скакать и прыгать, требуя, чтоб все эти солнечные лучики сняли со стены и отдали бы ей – поиграть.

– Нет, маленькая моя Перл, – возразила ей мать. – Солнечными лучами ты должна запастись сама. Добыть их для тебя я не могу.

Они подошли к двери, арку которой с двух сторон окаймляли выступы в форме башенок с решетчатыми оконцами, закрываемыми в случае нужды ставнями. Подняв висевший на двери железный молоток, Эстер возвестила о своем приходе и была услышана одним из слуг губернатора. Слуга этот был англичанином, свободнорожденным, но на семь лет отданным в рабство. В течение этого срока он считался собственностью хозяина и мог быть выставлен на торги и быть проданным, словно бессловесная скотина вроде вола или предмет мебели вроде банкетки. На рабе этом была синяя ливрея, какую полагалось носить слугам тогда и еще ранее – в Англии.

– Дома ли его милость губернатор Беллингем? – осведомилась Эстер.

– Да, разумеется, – отвечал слуга, вытаращив глаза на алую букву, так как, приехав в страну не так давно, он еще не имел случая ее увидеть. – Да, его милость дома, но он занят беседой со священником, а может, с двумя, а также и лекарем. Видеть его сейчас невозможно.

– И все же я войду, – сказала Эстер, и слуга, возможно, посчитав решительность, с какою это было сказано, а также сверкающий знак на груди женщины доказательствами высокого ее положения, никак не воспротивился.