Алая буква

– Я понимаю, что ее тревожит, – шепнула священнику Эстер. Она побледнела, хоть и старалась скрыть свое смятение и боль. – Дети не выносят даже малейших изменений в том, к чему привыкли их глаза. Перл не хватает того, что она привыкла видеть на мне!

– Умоляю, – отозвался священник, – если можешь ее угомонить, сделай это! Нет ничего страшнее для меня, чем наблюдать такое буйство у ребенка. Разве что злоба этой старой ведьмы Хиббинс может с этим сравниться, – добавил он с кривой улыбкой. – На прелестном личике ребенка видеть то же выражение, что на морщинистом лице старухи, выше моих сил. Если любишь меня, успокой ее, ради бога!

Вспыхнув, Эстер опять обратила взгляд к Перл, а потом, покосившись на священника, вздохнула, но прежде чем она успела вымолвить хоть слово, щеки ее вдруг покрыла смертельная бледность.

– Перл, – сказала она печальным голосом, – взгляни вниз, себе под ноги! Вон там! Прямо перед тобой! На этом берегу ручья!

Девочка посмотрела, куда ей указывали. Там лежала алая буква. Лежала так близко к кромке ручья, что в воде отражалось даже золото вышивки.

– Принеси ее сюда! – сказала Эстер.

– Сама пойди и принеси! – ответила Перл.

– Что за ребенок! – вздохнула Эстер. – О, сколько всего могла бы я рассказать тебе о ней! – проговорила она негромко, обращаясь к священнику. – Но если откровенно, в том, что касается ненавистного мне знака, тут она права: мне следует помучиться еще немного, потерпеть всего несколько дней, пока мы не выберемся из этих мест и не станем возвращаться к ним лишь в воспоминаниях. В лесу не спрятать этого знака, но океан примет его у меня из рук и, поглотив, навсегда скроет в своих глубинах!

И с этими словами она подошла к ручью и, подобрав алую букву, прикрепила ее вновь к своей груди. Всего лишь минуту назад, мечтая утопить букву в океане, Эстер была полна надежд, но вот судьба протягивает ей опять роковой знак, и Эстер охватывает чувство обреченности. Она выбросила его в никуда и целый час дышала полной грудью, и вот опять эта алая беда пылает на прежнем месте! Выходит, что так или иначе, но зло, однажды сотворенное, будет преследовать тебя с постоянством рока. Затем Эстер подобрала тяжелые волны своих волос и спрятала их под чепец. И словно от порчи, которую наводила на нее эта злополучная буква, вся красота Эстер, теплое сокровище щедрой и изобильной ее женственности, ее покинула – так меркнет солнечный свет за серой тучей.

И едва свершилось это печальное преображение, Эстер протянула руку к Перл.

– Ну а теперь ты узнаешь свою маму, дитя? – с тихим упреком спросила она дочь. – Теперь перейдешь через ручей? Когда мама опять печальна и позор ее опять при ней, ты готова признать ее?

– Теперь – да! – воскликнула девочка и, перепрыгнув через водный поток, обеими руками обняла Эстер. – Теперь ты опять моя мама, а я твоя малышка Перл!

И в столь нечастом у нее порыве нежности она притянула к себе голову матери и покрыла поцелуями ее лоб и щеки. Но тут же, словно повинуясь некоей властной потребности добавлять к радости, которую она дарит, немного горечи, Перл прижалась губами к алой букве, поцеловав и ее тоже.

– Как нехорошо! – воскликнула Эстер. – Вроде хочешь показать, что любишь меня, а выходит, что смеешься надо мной!

– А почему там священник сидит? – спросила Перл.

– Хочет поздороваться с тобой, – отвечала мать. – Подойди к нему, попроси у него благословения! Он любит тебя, девочка, так же как и твою маму. А ты его полюбишь? Он очень хочет познакомиться с тобой!

– Так он нас любит? – спросила Перл, подняв глаза и испытующе вглядываясь в лицо Эстер. – И он пойдет с нами в город? Мы пойдем с ним вместе? Рука об руку? Втроем?

– Прямо сейчас – еще нет, дорогая, – отвечала Эстер. – Но очень скоро он пойдет рука об руку с нами. У нас будут общий с ним дом и очаг, ты будешь сидеть у него на коленях, и он научит тебя очень многим вещам, и будет любить тебя всем сердцем. А ты, ты ведь тоже будешь его любить, не правда ли?

– А он всегда будет хвататься за сердце? – вопросила Перл.

– Глупая девочка, что за вопрос ты задаешь! – воскликнула мать. – Пойди и попроси у него благословения!

Но возможно, из ревности, которую всегда испытывают избалованные дети при появлении опасного соперника, или же повинуясь внезапному капризу взбалмошной своей натуры, Перл не захотела проявить к священнику благосклонности. Мать подвела ее к нему силой, а девочка упиралась и гримасничала как могла, ибо гримас у нее с самого младенчества в запасе было великое множество, но при этом каждая из них, так или иначе, придавала живым чертам Перл выражение строптивое и дерзкое.

Священник, глубоко смущенный и уязвленный таким к себе отношением, понадеялся, что залогом примирения может стать поцелуй. Наклонившись, он поцеловал ребенка в лобик. Но девочка тут же вырвалась из материнских рук и, бросившись к ручью, принялась тереть себе лоб, смывая поцелуй пригоршнями воды, так что спустя немного поцелуй растворился и был унесен потоком, а девочка, стоя поодаль, молча смотрела, как Эстер и священник беседуют, обсуждая, как им теперь быть.