Алая дорога

В последнее время она сама не понимала, как сильно поменялось её поведение. Обычно ласковая, или, по крайней мере, терпеливая, она стала раздражительной. По пустякам бранила слуг, язвила отцу, поднимала брови, слушая чьи-то патриотические речи. Весь мир начал казаться ей безумным, и это было нестерпимо. От своей печали Елена не спешила избавляться, тайно упиваясь ей. Было что-то упоительное в её нереализованном счастье и трагическом положении. Она, недавно выйдя замуж, находила своеобразное удовольствие в отказе от некоторых знакомств и развлечений, даруемых светом. Если кто-то предлагал ей помощь, она раздражённо отвергала её, оставаясь в одиночестве.

Елена перестала восхищаться мужчинами, грезить о них, как только завеса тайны этих, как ей казалось, загадочных существ сдулась посредством общения с мужем. Ей казалось, что, узнав одного, она узнала их суть, нутро, и оно не слишком ей нравилось. От этого всё совсем опостылело, как будто она давно жила на свете.

Со стороны казалось, что она преданно ждёт мужа с войны и не участвует в многолюдных собраниях из-за разбитого сердца. На самом же деле ей не нужен был никто, включая Александра. Слишком тяжело ей доставалась любовь. Она, конечно, не питала к мужу отвращения – он был слишком красив, чтобы внушать подобные чувства. Скорее, это было безразличное раздражение.

Странные между ними царили отношения, как и любые другие отношения между любыми другими людьми. Необъяснимо по сути, откуда берутся импульсы, слова, жесты, почему ей или ему хочется ответить именно так? Почему чувствуешь именно это почти всегда, но иногда под действием внешних или внутренних причин меняешь своё мнение и начинаешь смотреть на вещи под несколько иным углом?

Александр никогда не ругался с ней, проявляя свои чувства в ровном законсервированном отношении к молодой супруге. Без обожания, как почти ко всем людям, обязанным в первую очередь восхищаться им. Он ничем не показывал, что она дорога ему. Скорее, всего – навсего приятна. Разве что на людях Жалов был нежнее обычного. И Елена не знала наверняка, что шевелится под его подтянутой наружностью. Но не от этого ей было особенно горько. Ей казалось, что она проживает чужую жизнь, а её настоящую птицы унесли в дальние края чувственности и вознесения.

Несколько месяцев после начала Первой мировой войны, когда страна была охвачена подъёмом задремавшего было патриотизма, Елена проработала сестрой милосердия в Александровском дворце. Её интересное положение не было слишком заметно. Сначала ей нравилось оказывать помощь раненным, сознавать, что женщины не менее мужественны, чем их воины. Но по вечерам, безуспешно пытаясь вымыть из-под ногтей чужую кровь, Елена задавалась вопросом: «Зачем всё это? Зачем война, если она отнимает у людей главное – саму жизнь? Разве не было бы лучше не иметь возможности проявить своё мужество?»

Огромный бальный зал, раньше служивший местом разыгрывавшихся любовных историй, семейных драм и беспечного веселья верхов, стал гигантской палатой. Ежедневно слыша крики раненых, испытывая тошноту от запаха опиума и гниющих ран, Елена всё меньше верила в идею священной войны, необходимой для защиты русских территорий. Ей начало казаться, что ни один клочок земли не стоит человеческих страданий и ежедневного ослабления империи. «Россия должна была затаиться и ждать, как Англия, а не лезть в пекло, не думая о простых людях», – так думала Елена, и так, скорее всего, сказал бы Алексей, доведись им встретиться.

Однажды, прикованная к одному солдату несколько часов, Елена стала свидетельницей его предсмертной горячки. Это так поразило её, что, закрыв ему глаза, она стремительно двинулась к двери, по пути срывая с себя форму с красным крестом.

– Елена Аркадьевна, куда же вы? Сейчас будет операция, – крикнула ей вслед молоденькая сестра.

– Боже мой, – закричала Елена, повернувшись к ней, – сначала они бросают своих людей на никому не нужную войну, а потом организуют в Царском госпиталь, чтобы показать, какие у нас дочери родины, патриоты! Но ведь можно было избежать смерти, тогда не пришлось бы этих женщин, этих мужчин подвергать испытаниям! Посмотрите, какие хорошие дочери императора – работают сёстрами милосердия! Но лучше бы их отец сохранил жизни свои подданных, не ввязываясь в войну! Раздел мира, но нам это зачем? Сколько Россия сможет терпеть?!

Видя, какое впечатление произвел на девушку этот монолог, Елена, не отдышавшись, побежала к выходу, задевая по пути койки с больными. Больше она туда не возвращалась – беременность дала осложнения.

***