Алая дорога

Однажды поздним вечером после внушительно ужина с расписными дамами и их спутниками маленькая Елена, разморенная обильными возлияниями и не менее обильной едой, прыгала по коридору, одна из дверей которого вела в родительскую спальню. Она не дичилась, если кто-то из гостей просил родителей показать малышку, а те не без тайной гордости потакали просящим. Аркадий Петрович не любил выказывать дочери знаки внимания и снисхождения, считая воспитание детей немужественным занятием, но иногда делал исключения и даже гладил девочку по волосам. Впоследствии, после смерти матери, Елена постепенно стала более замкнутой, а бесконечно меняющиеся няни не внушили ей надежды на преданность и стабильность.

Укладывать малышку спать никто не собирался – служанки сплотились на кухне, ревностно обсуждая хозяев и проклиная свою постылую жизнь, а мать, обычно зорко следившая за режимом дочери, укрылась в комнате вместе с Аркадием Петровичем и дядей Елены. Девочка, мечтающая снять шерстяную одежду, колющую её, зачарованно наблюдала за игрой свеч на хрустале и фарфоре и смиренно ждала, пока кто-нибудь вспомнит о ней. Ленушка знала, что папа не любит дядю и всякий раз, стоит им встретиться, раздражается и выпивает больше, чем обычно, жидкости из длинноногого бокала.

Наконец, Ленушке надоело ждать. Она подошла к приоткрытой сквозняком двери и стала невольной и вполне надёжной, поскольку ничего не поняла, свидетельницей разговора между разозлённым донельзя отцом и взбаламученной против обыкновения матерью, ревностно теребящей шёлковый платочек в руке и беспрестанно приглаживающей испорченную причёску. Дядя, которого Елена знала плохо, сидел в кресле напротив стоящих родителей и, опустив голову, бормотал что-то, всхлипывая.

– Аркаша, это в последний раз! – кажущимся ниже голосом проговорила Анна.

– В последний?! – рёвом загрохотал её муж. – Сколько это будет продолжаться? Он разорит нас!

– Мы богаты.

– И что? Это повод бросать сбережения на ветер, угождая твоему порочному слабовольному братцу?!

– Оскорбляйте сколько хотите, только заплатите им, иначе мне одна дорога – за пистолетом! – вмешался брат Анны, впервые поднимая на родственников опухшее лицо.

– Позор. Вы – язвы на теле общества, не лучше убийц, воров и террористов. И этот человек – мой родственник! – поморщился Аркадий Петрович. Ему доставляло определённое удовольствие поносить других в своём доме, зная, что он защищён; что никто не может сказать ему поперёк слово, поскольку в данном случае он действительно прав; что он сможет напоминать об этом Анне при всяком удобном случае. Знал он так же и то, что, погремя для приличия и поунижав жену, он заплатит её брату – игроку всю сумму, которою тот, потеряв уже к себе всякое подобие уважения, выпрашивал у всех напропалую.

Правда, это не помогло. Через несколько недель Анна надела траур по брату, проигравшему всё окончательно и не нашедшего выхода лучше, чем на самом деле покончить с собой. В тот же вечер эти трое ещё долго спорили о чём-то в спальне, но Елене стало неинтересно. Она только подивилась тому, как выглядела мама. Впрочем, видеть Анну плачущей в этом доме было привычным, и Ленушка тогда считала, что в этом нет ничего ужасного.

***

Елена беспокоилась обо всём всё меньше. Она отдыхала душой дома, занималась только тем, что было ей близко и понятно. Сначала она надеялась на спокойное счастье пусть и не за любимым, но хотя бы за достойным человеком её круга, взглядов и достатка. Хотя уже с первых дней новой семейной жизни, пробираясь сквозь свой перевернувшийся мирок, она чувствовала неудовлетворённость, как ребёнок, который получил в подарок совсем не то, о чём с замиранием сердца мечтал. Сударыне Жаловой пришлось согласиться, что она не учла свою ранимость и тонкость. Впрочем, иногда по целым дням она веселилась в компании своего спутника. Несколько раз после особенно весёлых застолий, перемешанных с удачными шутками Александра и её самой, ей даже показалось, что она влюбилась в него, так он был мягок, оживлён и приятен во всех отношениях.

Все её родственники остались в Петрограде, переименованном и спутанном. Отец произносил патриотичные речи и даже собирался завербоваться, но как-то упустил нужное время. Мать Александра так тряслась за сына, что не двинулась с места, чтобы выполнить его наказ беречь Елену. «Можно подумать, нельзя трястись в деревне, толку всё равно никакого», – с раздражением подумала Елена и настаивать не стала. Ей хотелось побыть одной, навести порядок в мыслях, подумать, что она хочет. Война каким-то образом взбудоражила её, и это было приятно – вспомнить, как омертвевшие герои Толстого, что жизнь преподносит сюрпризы.

Одной Елене побыть не получилось, Ольга и Пётр, отголосок далёкого уже, казалось, прошлого, обитали в деревне по соседству. Как обычно при встречах с добрыми друзьями Елену поначалу сковало неверие, что радость созерцания и присутствия способна повториться после всех выдумок, которыми она подвергала себя.