– Елена Аркадьевна, как у вас здесь прекрасно, птицы, цветы! – с Ольги почти стёрлось светское выражение, которое бесчувственные люди принимали за страх. А вот нижняя часть лица по-прежнему выступала вперёд, отчего казалась, что Ольга Астафина несимпатична. Впрочем, любой, кто знал её хоть пять минут, переставал выдумать такие глупости.
– Ах, да… Это всё Аглая, наша ключница. Талантливая женщина, любит порядок, даже меня ругает за безответственность.
Елену что-то кольнуло. Словно невесомые призраки прошлого, обступили её дорогие сердцу воспоминания. Правильно поняв причину её блуждающего взгляда, Пётр смущённо кашлянул. Он не мог, да и не хотел, представить себе, что юношеская влюблённость, сводившая с ума двух дорогих ему людей, до сих пор тихо тлеет в сердце у кого-то из них. Слишком это было… «Нечистоплотно». Пётр поморщился. Пошлые слова не могли отобразить то, что он имел в виду. Тончайшие переливы чувств, высказанные вслух, годятся разве что для базарной болтовни. Елена замужем, Алексей ищет свой путь в урагане внутренней войны.
– Елена Аркадьевна, что же вы не сообщили нам, что приезжаете? Мы с радостью навестили бы вас раньше, – сказал он своим низким голосом.
– Я, признаться, была так слаба после… – она запнулась. Не слишком прилично обсуждать рождение детей с мужчиной. Но от пары, сидящей напротив неё на крошечном диванчике, веяло теплотой и душевностью, и Елена постаралась забыть то, что сейчас казалось несущественным, – после рождения сына…
Раздались удивлённые возгласы, Ольга расплылась в домашней улыбке. В душе Елены смелись последние преграды перед этими чудесными людьми. Оказалось, ей не хватало их в добровольном изгнании. Бывает ведь, что неприятно встречать даже самых преданных друзей после событий, изменивших жизнь. Объяснить это невозможно, да и говорить не стоит – не поймут, да ещё и обидятся. Иногда полезно молчать и просто смотреть.
– Как же окрестили ребёнка?
– Павлом. Умный мальчик, только непоседливый, – в голосе Елены прозвучала естественная материнская нежность, глаза оказались матовыми в свете падающего на них солнечного света. Она улыбнулась спокойной женской улыбкой.
– И мы тоже детьми порадовались.
– Как? Ох, ну что это я… Вполне понятно, простите. Все родители эгоисты, не могут поверить, что не у них одних могут рождаться дети. Кто же у вас?
– Девочка, Машенька. Хорошенькая, как картинка, – ответила Ольга.
– Может быть, и дети наши подружатся – озвучил Пётр вполне будничную мысль, которая, наверное, проскальзывает в беседе всех родителей.
Так они и проговорили до самого вечера, благодарные за мгновения подаренной радости. В летней небесной дымке уже начали поблёскивать первые тусклые звёздочки, бардовая линия горизонта спокойно потухала перед надвигающимися синими сумерками. Небо грациозно темнело, становясь всё более глубоким, и глаза устремлялись в неизведанную бездну, как будто страстно желая познать неизмеримую тайну красоты. Друзья вышли на террасу.
– Вы посмотрите, какая прелесть! – тихо произнесла Елена.
– Да, – протянула Ольга. – Только здесь и жизнь, в Петербурге такого не сыщешь.
– В Петрограде, родная. – Пётр не смог подавить улыбку.
– Что проку переименовывать, для меня он навсегда Петербургом и останется, – в тонких нотах ольгиного голоса Елене послышался каприз. – Если у них разыгрались патриотические чувства, город-то тут причём?
«Живёт с мужем несколько лет и не то, чтобы возненавидеть всех и потухнуть, как прижатая к воде свеча, так она и капризничать научилась! Вот это, наверное, и есть тот брак, который должен быть в каноне», – с восхищением и лёгкой грустью думала Елена, провожая гостей. Спать она пошла с внутренним проблеском, растущим с того дня, когда впервые поняла, что для неё значит тёплый комочек, сопящий сейчас в соседней спальне.
Ради Павла она вынесла столько месяцев безумной боли, отчаяния и безрадостных мыслей, да и после его рождения, прошедшего тяжело, не могла понять, за что так наказана. Но постепенно её любовь к сыну, как и любая земная любовь, распускалась, крепла, росла вместе с ним, каждый день неуловимо, но заметно. Она отказалась даже от навязанной ей кормилицы, поскольку природный процесс насыщения ребёнка оказался куда приятнее и безболезненнее, чем отказ от него.
– Неужели все здоровое и естественное порицается в нашем обществе и подлежит уничтожению? – невесело открыла Елена свои соображения Аглае, отсылая кормилицу, дородную русскую красавицу туда, откуда та взялась. Аглая не спорила, а, наоборот, испытывала тайную гордость за хозяйку.
Через несколько дней наедине с Ольгой Елене страстно захотелось раскрыть сердце этой доброй женщине. Начав исповедь с прерываний, уточнений и прятавшихся глаз, она постепенно разошлась и уже рада была, чувствуя, как с неё осыпается старая кора.