Алая летопись Средиземья (перевод древних рукописей)

Бродяжник утешал: «Пройти нам надо топь.

Я знаю все тропинки, хоть гиблый здесь проход.

Но всадники мордорские за нами не пойдут.

Ведь, хоть они, Назгулы, тут сами пропадут.

Их кони колдовские не сунутся в болота,

Тяжёлые они, им вязнуть неохота».

И кружит мошкара, и нет от ней отбоя,

Роями, без числа, кружит без перебоя.

И отбиваясь, так идут (всем нет житья от них),

Но всё же стойко терпят, лишь Сэм под нос ворчит:

«Им уже не время, нет, повылезали

С Мордора им что, приказ нас сожрать отдали?

Когда хоббитов тут нет, кого они едят?

Или, голодая, ждали только наш отряд?

А Пин ему в ответ: «Грызут нас целый день,

Наверное, с костями хотят нас съесть совсем.

Сгрызут они нас раньше, чем мы в Раздол придём.

От них нам не отбиться – лишь сами себя бьём…»

СLXXXII

Серый клубящийся сумрак, на болотах зажглись огоньки,

Бледно-жутким сияньем в тёмной холодной ночи.

Но небо усыпано звёздами, и жарок огонь костра,

И Бродяжник древние были рек почти до утра…

Легенды стародавних лет, эльфийские и людские,

Рассказывал хоббитам он забытые старые были…

У хоббитов страхи ушли, так стало им интересно,

А Фродо подумал: «Откуда Бродяжнику это известно?

Сколько же лет ему? Кто же такой Арагорн?

Обычные люди стареют, но, кажется, молод он».

СLXXXIII

Новый день, и снова в путь, тяжело идти.

Но и топь им нипочём, главное – дойти.

Мшара под ногами, хлюпает трясина.

Пасмурное небо, мрачная картина.

Чахлый ольшаник у речки, у самой границы топи,

И снова тяжкий ночлег, туман сгущался глубокий.

Хоть были ещё припасы, еду они берегли,

Но ягод вокруг было много, ими наелись они.

«Фродо, – Пин пошутил, – а ты ведь совсем раздобрел.

Сколько же ягод сочных ты в здешних топях поел?»

Фродо Пину ответил: «Тебе лишь болтать не лень.

Я больше как привидение – бледная тонкая тень…»

«Не надо об этом в ночи! – оборвал его резко

                                                                    Бродяжник, —

«Нави услышать могут… чёрным чутьём своим вражьим».

И сразу вдали на востоке зарницы заполыхали,

Хоть до рассвета ещё далеко вспышки в ночи сверкали…

Как будто там били молнии, вспыхивали и гасли,

Били в вершину горы, но что это было – неясно…

Все сразу затихли, умолкли, а Бродяжник смотрел

                                                                          в темноту,

Но вот наконец произнёс: «Я ничего не пойму…»

СLXXXIII