Аларих, король вестготов: Падение Рима глазами варвара

Античные биографы всегда обращали внимание на массивное телосложение Максимина; один автор оценил его рост почти в восемь футов[8], и даже с учетом разницы между античными и современными мерами длины в такое трудно поверить. Больше доверия внушают описания силы и выносливости Максимина – двух качеств, которые для крестьянского сына кажутся более чем уместными. В день состязаний фракиец выиграл шестнадцать борцовских поединков «без малейшего отдыха». Император воздал ему должное, сразу же определив Максимина в армию.

В конце концов Максимин заслужил назначение в личную охрану императора, ему были доверены высокие руководящие должности, и после смерти своего покровителя в 211 г. он продолжил служить Каракалле, старшему сыну покойного правителя. В следующем, 212 г. Каракалла издал свой указ, и Максимин, которому было почти сорок лет, тут же стал римским гражданином – как и все иностранные солдаты Римской империи.

Два десятилетия спустя, в 235 г., в период политической нестабильности, последовавшей за убийством последнего выжившего наследника Каракаллы, армия провозгласила Максимина императором Рима – «высочайшее положение в Римской империи», как сказал более поздний готский автор Иордан в своей краткой биографии Максимина, написанной в VI в. Римские и готские читатели его эпохи могли уловить нотки гордости в словах историка – гордости отца-гота, который никогда и не мечтал, что его сын добьется такого впечатляющего успеха.

Максимин был первым человеком, который родился иностранцем, затем стал гражданином по закону Каракаллы и в итоге был провозглашен императором. За три поколения до него Рим пришел на пограничье. В 235 г. пограничье пришло к Риму в лице Максимина.

Боязливые поборники традиций немедленно ухватились за провинциальное происхождение Максимина, чтобы дискредитировать его правление. Многие сенаторы отказывались заседать при этом новом «иностранном» императоре. «Циклоп!»{48} – кричали они ему, пугая народ изображениями сказочного чудища из мира гомеровской поэзии. Очевидно, что те, кто уже был частью богатого истеблишмента, и помыслить не могли, что с ними может поравняться провинциал, и многие из политических сторонников элиты разделяли их возмущение. Они роптали, что Максимин получил титул «благодаря удаче», а не таланту{49}. Римские консерваторы, воспитанные на почтении к mos maiorum, или «традиционным обычаям», дни напролет возмущались по поводу «низкого происхождения» нового императора и, как утверждал современник, то и дело поминали о «чести, что он снискал»{50}.

Однако мальчики, подраставшие на берегах Дуная, внезапно получили образец для подражания. Товарищи и сородичи Максимина больше не будут просто неуклюжими воинами в шлемах, которые рубятся друг с другом в дни гладиаторских игр, как это обычно представляли себе римляне (поклонники турниров давно использовали этническое название «фракиец» в качестве синонима слова «гладиатор»). Максимин смягчил этот образ и превратил фракийцев в настоящих людей. Благодаря указу о гражданстве от 212 г. внешний облик властей Рима радикально изменился: теперь в ряды римских политиков потенциально могли войти представители всех народов империи. Правителем этого нового общества мог быть любой свободнорожденный, даже если он появился на свет на берегу Дуная.

В последующие годы готские семьи, обладающие определенным культурным багажом, – возможно, среди них были и родители Алариха – хранили в своих сердцах историю успеха Максимина, потому что она отражала их собственные чаяния и мечты о будущем детей. Готский историк Иордан в VI в. написал одну из вариаций этой истории, но родители Алариха легко могли рассказать сыну какую-то иную версию биографии Максимина. Задолго до Иордана рассказ о первом римском императоре, который был наполовину готом, вошел в сборник жизнеописаний, известный как «Истории Августов», составленный в IV в. Латинские читатели буквально проглатывали его, и популярность биографии Максимина, несомненно, указывает на то, что жизненный путь первого императора, который получил, а не унаследовал гражданство, вызывал у римлян восхищение. Было много причин, которые делали биографию Максимина популярной по обе стороны границы.

Чтение биографий цезарей всегда вызывало интерес у римских болтунов, и ничто не волновало их больше, чем политические интриги и сплетни. Им нравилось узнавать о застольных привычках своих правителей{51}; даже любовь императора к тем или иным домашним животным могла их развеселить или стать поводом для скандала. Один любитель копаться в грязном белье распространил такой слух: когда в 410 г. император Гонорий узнал, что Рим подвергся нападению, он побежал к загону для кур и вздохнул с облегчением, обнаружив там свою любимую птицу по имени Рим, которая, к счастью, все еще кудахтала{52}.