Аларих, король вестготов: Падение Рима глазами варвара

Стратегические разногласия не помешали двум мужчинам двигаться к намеченным целям, и следующие недели Аларих провел в сражениях: он объездил всю Северную Италию, стараясь объединить римлян вокруг Аттала. Когда началась неотложная кампания, которая была призвана сплотить народ против правящего императора, Атаульфа вызвали в Рим{370} и пообещали назначить ему государственное жалованье. Альянс предъявил Гонорию ультиматум: император может добровольно удалиться на любой остров по своему выбору, или же его уберут с пути силой{371}.

Дворец встал на защиту своего любимого императора. Военачальникам было приказано разработать планы противодействия любому возможному нападению на приморскую резиденцию Гонория в Равенне. В начале 410 г. Аларих пошел в наступление. Если бы не прибыло подкрепление с Адриатического моря и если бы военачальник Сар, тоже гот, не сумел блестяще остановить Алариха на подступах к городу, император мог бы и не спастись. Поражение деморализовало восставших: Аттала, Алариха, готов и сенаторов, которые их поддерживали. Они пытались получить слишком много – и слишком быстро. Отсутствие единого плана действий раскололо их альянс. В Риме их наспех созданная коалиция распалась{372}. Аларих был разъярен и шокирован тем, что на защиту императора встал гот{373}.

Тем летом повара в Риме посещали близлежащие рынки, чтобы заполнить свои кладовые необходимыми товарами: бобами, колбасами, медом и хлебом. Игроки в нарды усаживались на табуреты возле таверн, кивком приветствовали знакомых и оглядывали окрестные переулки. Готы во главе с Аларихом разбили лагерь в северо-восточном районе города, недалеко от оживленной Соляной дороги{374}. Готские мужья и жены, сыновья и дочери стекались туда минуя Соляные ворота. Никто не сообщал, что видел Алариха.

В августе того же года в Риме стояла обычная летняя жара. Римляне называли этот месяц «жгучим». Усталость от жары проявлялась по-разному, но одним из самых приятных и долгожданных событий стал месячный отпуск. Римляне обожали празднества. Во времена ранней империи календарь включал семьдесят семь праздничных дней: римляне могли увидеть гонки на колесницах, гладиаторские игры, морские сражения и парады, проходящие прямо под их окнами. Лавки закрывались, иногда на несколько дней. Ко временам Алариха эти семьдесят семь дней превратились в сто семьдесят семь{375}. Интеллектуалы постоянно сетовали на то, как много часов римляне тратят на просмотр спортивных состязаний, но стадион был единственным местом, где гражданин регулярно видел своего правителя.

Череда августовских празднеств сопровождалась отдельной заботой: нужно было как-то совладать с жарой{376}. Модным аксессуаром становились веера из павлиньих перьев. Праздники месяца были посвящены чествованию солнца, бога огня Вулкана, речных портов, ледяной воды струящегося с гор Тибра, а также празднованию начала сбора урожая и приготовления первого осеннего вина. В манускриптах, созданных в IV в. и скопированных в Средние века, на рисунках, изображающих август, римляне всегда запечатлены обнаженными: их одежду, как и их заботы, развеял ветер.

В городских стенах Рима было шестнадцать главных ворот{377}: тринадцать из них располагались на восточном берегу Тибра, еще три – на западном. Если бы некий злоумышленник планировал напасть на город, ему бы следовало собрать информацию о каждом из этих путей. Опытный римский полководец поступил бы так же, если бы он атаковал обнесенный стеной город: доступ к военным руководствам, информация от разведчиков и накопленный жизненный опыт помогли бы ему разработать план, чтобы прорвать оборону. К этому моменту Аларих, конечно, имел все вышеперечисленное.

Вид городских стен в Древнем мире внушал трепет перед человеческим жилищем и культурой – перед тем, что римляне называли «цивилизацией». Не всем повезло жить рядом с такими сложными сооружениями. «Первое, что положило грань между жизнью людей еще грубых и некультурных в первобытные времена и их общением с бессловесными и дикими животными, было создание городов»{378}, – писал Вегеций. Городская жизнь держала этих «животных» поодаль, а стены создавали чувство общности, пусть и поверхностное. Каждую ночь ворота Рима запирались, чтобы враждебные силы не проникли внутрь.