Александр Блок в воспоминаниях современиков

Конечно, он был прав, говоря, что только он любит и це­

нит меня, живую женщину, что только он окружит эту

меня тем обожанием, которого женщина ждет и хочет.

Но Саша был прав по-другому (о, насколько более суро­

вому, но и высокому!), оставляя меня с собой. А я все­

гда широко пользовалась правом всякого человека выби­

рать не легчайший путь.

Я не пошла на услаждение своих «женских» (бабьих)

претензий, на счастливую жизнь боготворимой любов­

ницы. Притом — жизнь богатую, по сравнению с на­

шей почти нищетой в условиях широко звучащей дво­

рянской обстановки. Об ней расскажу в другом месте,

и упоминаю о деньгах, лишь примеряя свое поведе­

ние на образ мыслей современных девушек или моло­

дых женщин. Не знаю такой, которая бы отказалась от

двух-трех десятков тысяч, которые сейчас же хотел

реализовать А. Белый, продав уже принадлежащее ему

именье.

В те годы на эти деньги можно было объехать весь

свет, да еще и после того осталось бы на год-другой удоб­

ной жизни. Путешествия были всегда моей страстью, а

моя буйная жажда жизни плохо укладывалась в пятьде­

сят рублей, которые мне давал отец. Саша не мог ничего

мне уделить из тех же пятидесяти, получаемых от его

отца: тут и университет, и матери на хозяйство, и т. д. 44.

И тем не менее все это я регистрирую только теперь.

В ту пору я не только не взвешивала сравнительную ма­

териальную сторону той и другой жизни: она просто во­

все не попадала на весы.

171

Помню, как раз, сидя со мной в моей комнате на

маленьком диванчике, Боря в сотый раз доказывал, что

наши «братские» отношения (он вечно применял это

слово в определении той близости, которая вырастала

постепенно сначала из дружбы, потом из его любви ко

м н е ) , — наши братские отношения больше моей любви к

Саше, что они обязывают меня к решительным поступ­

кам, к переустройству моей жизни, и как доказатель­

ство возможности крайних решений — рассказывал свое

намерение продать именье, чтобы сразу можно было

уехать на край света. Я слышала все, что угодно, но

цифра, для меня, казалось бы, внушительная, не задела

в н и м а н и я , — я ее пропустила мимо ушей. Во всех этих

разговорах я всегда просила Борю подождать, не то­

ропить меня с решением.

Отказавшись от этого первого серьезного «искуше­

ния», оставшись верной настоящей и трудной моей люб­

ви, я потом легко отдавала дань всем встречавшимся

влюбленностям, — это был уже не вопрос, курс был взят

определенный, парус направлен, и «дрейф» в сторону не

существен.

За это я иногда впоследствии и ненавидела А. Белого:

он сбил меня с моей надежной самоуверенной позиции.

Я по-детски непоколебимо верила в единственность моей

любви и в свою незыблемую верность в то, что отно­

шения наши с Сашей «потом» наладятся.

Моя жизнь с «мужем» (!) весной 1906 года была уже

совсем расшатанной. <...>

Той весной — вижу, когда теперь о г л я д ы в а ю с ь , — я

была брошена на произвол всякого, кто стал бы за мной

упорно ухаживать. Если бы я рассудком отстранилась от

прошлого, чужого, то против Бори я почти ничего не

мог<ла> противупоставить: все мы ему верили, глубоко

его уважали и считались с ним, он был свой. Я же, повто­

ряю, до идиотизма не знала жизнь и ребячливо верила

в свою непогрешимость.

Да по правде сказать, и была же я в то время и се­

мьей Саши, и московскими «блоковцами» захвачена, пре­

вознесена без толку и на все лады, мимо моей простой

человеческой сущности. Моя молодость таила в себе

какое-то покоряющее очарование, я это видела, это чуяла;

и у более умудренной опытом голова могла закружиться.

Если я пожимала плечами в ответ на теоретизирования

о значении воплощенной во мне женственности, то как

172

могла я удержаться от соблазна испытывать власть сво­

их взглядов, своих улыбок на окружающих? И прежде

всего — на Боре, самом значительном из всех? Боря же

кружил мне голову, как самый опытный Дон-Жуан, хотя

таким никогда и не был. Долгие, иногда четырех- или ше­

стичасовые его монологи, теоретические, отвлеченные,

научные, очень интересные нам, заканчивались неизбеж­

но каким-нибудь сведением всего ко мне; или прямо, или

косвенно выходило так, что смысл всего — в моем суще­

ствовании и в том, какая я.

Не корзины, а целые «бирнамские леса» появля­

лись иногда в г о с т и н о й , — это Наливайко или Влади­

слав 45, смеясь втихомолку, вносили присланные «моло­

дой барыне» цветы. Мне — привыкшей к более чем скром­

ной жизни и обстановке! Говорил <А. Белый> и речью

самых влюбленных напевов: приносил Глинку («Как

сладко с тобою мне быть...», «Уймитесь, волнения стра­

сти...», еще что-то). Сам садился к роялю, импровизируя;

помню мелодию, которую Боря называл: «моя тема»

(т. е. его тема). Она хватала за душу какой-то близкой

мне отчаянностью и болью о том же, о чем томилась и я,

или так мне казалось. Но думаю, что и он, как и я,

не измерял опасности тех путей, по которым мы так не­

осторожно бродили. Злого умысла не было и в нем, как

и во мне.

Помню, с каким ужасом я увидала впервые: то един­

ственное, казавшееся неповторимым моему детскому не­

знанию жизни, то, что было между мной и Сашей, что

было для меня моим «изобретением», неведомым, непо­