значит, она случайна...» 46. С Андреем Белым я могла бы
говорить «по-японски»; уйти с ним было бы сказать, что
я ошиблась, думая, что люблю Сашу, выбрать из двух
175
равных. Я выбрала, но самая возможность такого выбо
ра поколебала всю мою самоуверенность. Я пережила в
то лето жестокий кризис, каялась, приходила в отчаяние,
стремилась к прежней незыблемости. Но дело было сде
лано; я видела отчетливо перед глазами «возможности»,
зная в то же время уже наверно, что «не изменю» я ни
когда, какой бы ни была видимость со стороны. К сожа
лению, я глубоко равнодушно относилась к суждению и
особенно осуждению чужих л ю д е й , — этой узды для меня
не существовало.
Отношение мое к Боре было бесчеловечно, в этом я
должна сознаться. Я не жалела его ничуть, раз отшат
нувшись. Я стремилась устроить жизнь, как мне нужно,
как удобней. Боря добивался, требовал, чтобы я согласи
лась на то, что он будет жить зимой в Петербурге, что
мы будем видеться хотя бы просто как «знакомые». Мне,
конечно, это было обременительно, трудно и хлопотли
в о , — бестактность Бори была в те годы баснословна.
Зима грозила стать пренеприятнейшей. Но я не думала
о том, что все же виновата перед Борей, что свое кокет
ство, свою эгоистическую игру я завела слишком далеко,
что он-то продолжает любить, что я ответственна за это...
Обо всем этом я не думала и лишь с досадой рвала и бро
сала в печку груды писем, получаемых от него. Я дума
ла только о том, как бы избавиться от этой уже ненуж
ной мне любви, и без жалости, без всякой деликатности
просто запрещала ему приезд в Петербург. Теперь я
вижу, что сама доводила его до эксцессов; тогда я счита
ла себя вправе так поступать, раз я-то уже свободна от
влюбленности.
Вызов на дуэль 47 был, конечно, ответ на все мое от
ношение, на мое поведение, которое Боря не понимал, не
верил моим теперешним словам. Раз сам он не изменил
чувств, не верил измене моих. Верил весенним моим по
ступкам и словам. И имел полное основание быть сбитым
с толку. Он был уверен, что я «люблю» его по-прежнему,
но малодушно отступаю из страха приличия и тому подоб
ных глупостей. А главная его ошибка — был уверен, что
Саша оказывает на меня давление, не имея на то мораль
ного права. Это он учуял. Нужно ли говорить, что я не
только ему, но и вообще никому не говорила о моем горе
стном браке. Если я вообще была молчалива и скрытна, то
уж об этом... Но <А. Белый> совершенно не учуял основ
ного Сашиного свойства. Саша всегда становился совер-
176
шенно равнодушным, как только видел, что я отхожу от
него, что пришла какая-нибудь влюбленность. Так и тут.
Он пальцем не пошевелил бы, чтобы удержать. Рта не
открыл бы. Разве только для того, чтобы холодно и же
стоко, как один он умел, язвить уничтожающими насмеш
ками, нелестными характеристиками моих поступков, их
мотивов, меня самой и моей менделеевской семьи на
придачу.
Поэтому когда явился секундант Кобылинский, я мо
ментально и энергично, как умею в критические минуты,
решила, что сама должна расхлебывать заваренную мною
кашу. Прежде всего я спутала ему все карты и с само
го начала испортила все дело.
А. Белый говорит 48, что приехал Кобылинский в день
отъезда Александры Андреевны, т. е. 10 августа (судя по
дневнику М. А. Бекетовой). Может быть, этого я не по
мню, хотя прекрасно помню все дальнейшее. Мы были с
Сашей одни в Шахматове. День был дождливый, осенний.
Мы любили гулять в такие дни. Возвращались с Мали
новой горы и из Прасолова, из великолепия осеннего зо
лота, промокшие до колен в высоких лесных травах.
Подымаемся в саду по дорожке, от пруда, и видим в
стеклянную дверь балкона, что по столовой кто-то ходит
взад и вперед. Скоро узнаем и уже догадываемся.
Саша, как всегда, спокоен и охотно идет навстре
чу всему х у д ш е м у , — это уж его специальность! Но я
решила взять дело в свои руки и повернуть все по-свое
му, не успели мы еще подняться на балкон. Встречаю Ко-
былинского непринужденно и весело, радушной хозяй
кой. На его попытку сохранить официальный тон и по
просить немедленного разговора с Сашей наедине, шутя,
но настолько властно, что он тут же сбивается с тона,
спрашиваю, что же это за секреты? У нас друг от друга
секретов нет, прошу говорить при мне. И настолько в
этом был силен мой внутренний напор, что он начинает
говорить при мне (секундант-то!). Ну, все испорчено.
Я сейчас же пристыдила его, что он взялся за такое
бессмысленное дело. Но говорить надо долго, и он устал,
и мы, давайте сначала пообедаем!
Быстро мы с Сашей меняем наши промокшие платья.
Ну, а за обедом уж было пустяшным делом пустить в
ход улыбки и «очей немые разговоры» 4 9 , — к этому вре
мени я хорошо научилась ими владеть и знала их дей
ствие. К концу обеда мой Лев Львович сидел уже
177
совсем прирученный, и весь вопрос о дуэли был решен...
за чаем. Расстались мы все большими друзьями.
Пришедшая зима 1906—1907 года нашла меня совер
шенно подготовленной к ее очарованиям, ее «маскам»,
«снежным кострам» 50, легкой любовной игре, опутавшей
и закружившей всех нас. Мы не ломались, нет, упа
си господь! Мы просто и искренно все в эту зиму жили