не глубокими, основными жизненными слоями души, а ее
каким-то легким хмелем. Если не ясно для постороннего
говорит об этом «Снежная маска», то чудесно рассказана
наша зима В. П. Веригиной в ее воспоминаниях о Бло
ке. <...>
Не удивляйтесь, уважаемый читатель, умилению и ли
ризму при воспоминании об этих нескольких зимних ме
с я ц а х , — потом было много и трудного и горького и в
«изменах» и в добродетельных годах (и такие были!). Но
эта зима была какая-то передышка, какая-то жизнь вне
жизни. И как же не быть ей благодарной, не попытаться
и в вас, читатель, вызвать незабываемый ее облик, что
бы, читая и «Снежную маску», и другие стихи той зимы,
вы бы развеяли по всему нашему Петербургу эти снеж
ные чары и видели закруженными пургой всех спутни
ков и спутниц Блока. <...>
<ОТДЕЛЬНЫЕ НАБРОСКИ>
<1>
Послушать критиков, даже самых умных, выходит
так: не Блок, а какой-то насупившийся гимназист VIII
класса, мрачно ковыряя в носу, решает свое «мировоззре
ние»: с народниками он или с марксистами... Они
как будто забывают, что когда — в науке ли, в искус
стве ли — находит ученый или поэт
и ему самому, как и всем.
то из знакомого, из уже существующего, а вышло
еще не исследованными, вовсе не укладывающимися
в концепцию «умного восьмиклассника», решающего
удачно труднейшие задачи, в которую наперебой стремят
ся критики засунуть всякого поэта, желая его «по
хвалить». Творческие пути используют подсознательное
178
в той же мере, как и сознательное м ы ш л е н и е , — даже
в науке.
Мне не надо выходить из семейных воспоминаний,
чтобы вспомнить разительный пример. Да, созданию Пе
риодической системы предшествовала десятилетняя рабо
та, сознательные поиски в нащупывания истины... Но
вылилась она в определенную форму в момент подсоз
нательный. Отец сам рассказывал: после долгой ночи за
письменным столом, он уже кончил работу, голова была
утомлена, мысль уже не работала. Отец «машиналь
но» перебирал карточки с названиями элементов и их
свойств и раскладывал их на столе, ни о чем не думая.
И вдруг толчок — свет, осветивший все: перед ним на
столе лежала Периодическая система. Научный гений
для решительного шага в
использовать момент усталости, момент, открывший шлю
зы подсознательным силам.
Критики меня смешат: через шестнадцать лет после
смерти Блока, через тридцать с лишним лет после первого
десятилетия деятельности, конечно — возьми его книжки,
ч и т а й , — и если ты не вовсе дурак, поймешь из пятого в
десятое, о чем они, какой ход мысли от одного этапа к
другому, к настроениям и идеологии каких социальных
или литературных группировок можно эти мысли отнести.
Критик и думает, рассказав эти свои наблюдения, что
он что-то сообщит или узнает о
бы не так! Уж очень это простенько, товарищ критик, уж
очень «гимназист VIII класса»! А получается так про
стенько потому, что вы берете уже законченное; говоря
о начале, вы уже знаете, каков будет конец. Теперь уже
ский и жизненный путь Блока. Но когда Блок писал пер
вое свое стихотворение, ему неведомо было и второе,
а то, что впереди...
А вы попробуйте перенестись в конец девяностых го
дов, когда Блок уже писал «Стихи о Прекрасной Даме»,
конечно и не подозревая, что он что-либо подобное пишет.
Ловит слухом и записывает то, что поется около него, в
нем ли — он не знает. Попробуйте перенестись во время
до «Мира искусства» и его выставок, до романов Мереж
ковского, до распространения широкого знакомства с
французскими символистами, даже до первого приезда
Художественного театра 51. Помню чудный образчик
«уровня» — концерт на Высших курсах уже в 1900 году:
179
с одной стороны, старый, седой, бородатый поэт Поздня
ков читает, простирая руку под Полонского, «Вперед без
страха и сомненья... 52, с другой — Потоцкая жеманно вы
жимает сдобным голоском что-то Чюминой: «...птичка
мертвая лежала» 53.
Пусть семья Блока тонко литературна, пусть Фет,
Верлен и Бодлер знакомы с детства, все же, чтобы на
писать любое стихотворение «Ante Lucem» — какой про
рыв, какая неожиданность и ритма, и звуковой инстру
ментовки, не говоря об абсолютной
время и хода мыслей, и строя чувств.
Помню ясно, как резнули своей неожиданностью пер
вые стихи, которые показал мне Блок в 1901 году. А я
была еще к новому подготовлена, во мне самой назрева
ло это новое — совершенно в других слоях души, чем по
казные, парадные. Может быть, именно благодаря тому,
что я пережила этот процесс рождения нового, мне ясно,
где и как искать его корни «в творчестве» у великих.
С показной стороны я была — член моей культурной
семьи со всеми ее широкими интересами в науке и искус
стве. Передвижные выставки, «Русская мысль» и «Север
ный вестник», очень много серьезной музыки дома, все
спектакли иностранных гастролеров и трагических акт
рис. Но вот (откуда?) отношение мое к искусству обост