Александр Блок в воспоминаниях современиков

ли уверенно и мудро... Синий студенческий воротник

подчеркивал эту вневременную мудрость и странно огра­

ничивал ее преждевременные права. Блок держался как

« н а ч и н а ю щ и й » , — он был застенчив перед Мережковским,

иногда огорчался его небрежностью, пасовал перед таким

авторитетом. З. Н. Гиппиус была для него гораздо бли­

же, и юношеская робость таяла в ее сотовариществе, —

он скоро стал носить ей свои стихи и литературно бесе­

довать. Влияние Мережковских надолго сказалось на

Блоке: еще в самом конце девятисотых годов он вы­

ступал не раз в религиозно-философских кружках с до­

кладами на темы и в духе этого влияния; к счастью, его

поэзия осталась, кажется, совсем свободной от него.

На редакционных собраниях «Нового пути» Блок

появлялся довольно аккуратно, хотя отсутствие сверст­

н и к о в , — по крайней мере, первое в р е м я , — замыкало его

198

в некоторую изолированность. Но журнал был для него

«своим» — и не мог не быть ему близок 6.

В эти первые месяцы знакомства — в недели подгото­

вительных для начала журнала работ — я получил от

Блока первое письмо. Оно сразу и прямо сказало мне

то, о чем молчал (и должен был молчать) он при сви­

даниях. В этом письме ощутительно протянулась та

«нить», и желание «сказать» превозмогло мудрость хра­

нения:

Многоуважаемый Петр Петрович.

Спасибо Вам. Ваше письмо придало мне бодрости ду­

ха 7. Главное же, что мне особенно и несказанно доро­

г о , — это то, что я воочию вижу нового Ее служителя;

и не так уже жутко стоять у алтаря, в преддверии гря­

дущего откровения, когда впереди стоите Вы и Владимир

Соловьев. Я могу только сказать (или даже вскрикнуть)

чужими, великими, бесконечно дорогими мне словами:

Давно уж ждал друзей я этих песен...

О, как мой день сегодняшний чудесен! 8

Глубоко преданный Вам

Ал. Блок.

5 ноября 1902 г.

СПБ.

Петербургская сторона, Гренадерские казармы, кв. № 13.

Цитата из Фета, замыкающая письмо, указывает

поэтические корни Блока. Фет был для него действитель­

но всегда дорогим именем, и он досадовал на ту забыв­

чивость, с которой русский читатель уже успел отойти

от этого имени после несколько холодного «признания»

в эпоху восстановления прав поэзии в 80—90-е годы.

Но не лежит ли часть вины здесь и на самом Фете: не

был ли в чем-то холоден и сам учитель, не договари­

вавший того, о чем договорил ученик?

2

В «Новом пути» после первого, дебютного номера.

(январь 1903 года) было решено применять систему пе­

чатания стихов по авторам: то есть в каждой книжке

199

помещать одного какого-либо поэта в ряде пьес, напе­

чатанных вместе, взамен традиционной системы — рас­

сыпать разнохарактерные «вещицы» различных авторов

по всей книжке журнала, «на затычку». Нехитрая

реформа, но тогда и это было новшеством. Так, февраль¬

ская книжка была отдана Сологубу, а март предназна­

чался для З. Н. Гиппиус. Но она сама пожелала усту­

пить этот месяц Блоку; март казался самым естествен­

ным, даже необходимым месяцем для его дебюта: март —

месяц Благовещенья. Со стороны молодого журнала была

некоторая отвага в таком решении: выдвигать уже в

третьей книжке дебютанта, о котором заранее можно было

сказать, что «широкая публика» (публика 1903 года!) не

примет его как своего певца. В «портфеле» редакции, то

есть в ящиках письменного стола, лежали стихи Мин­

ского, Мережковского и такого общеприемлемого для всех

времен (хотя прекрасного) поэта, как Фофанов. Но хо­

телось «пустить» Блока — и именно в марте... «Букет»

его стихов составился легко и был подобран самим авто­

ром 9. <...>

«Новый путь», как журнал религиозно-светский, был

подчинен целым двум цензурам — светской и духовной,

в которую направлялись корректуры религиозного или

«похожего» на то (по мнению светского цензора) содер­

жания. Большие буквы стихов Блока подчеркнуто гово­

рили о некоей Прекрасной Даме — о чем-то, о к о м - т о , —

как понять о ком?

Белая Ты, в глубинах не смутима,

В жизни — строга и гневна.

Тайно тревожна и тайно любима,

Дева, Заря, Купина.

Непостижного света

Задрожали струи.

Верю в Солнце Завета.

Вижу очи Твои.

От таких стихов не только наш старомодный и угрю­

мо подозрительный «черносотенец» Савенков (светский

цензор журнала, очень к нему придиравшийся) мог

впасть в раздумье... Стихи с большими буквами могли

легко угодить в духовную цензуру, и хотя она в общем

была мягче светской, но в данном случае и она могла

смутиться: менестрелей Прекрасной Дамы не знают рус­

ские требники. И без того, отправляя стихи в цензуру,

мы трепетали вероятного — минутами казалось: неизбеж-

200

ного — запрещения. Большие буквы... ах, эти большие

буквы! — именно они-то и выдавали, как казалось, ав­

тора с головой. «Не пропустят»... И тут вдруг кому-то в

редакции мелькнула гениальная мысль: по цензурным

правилам, нельзя менять текста после «пропуска» и подпи­

си цензора, но ничего не сказано о чисто корректур­

ных, почти орфографических поправках, как, например,

перемена маленьких букв на большие. Итак — почему

бы не послать стихи Блока в цензуру в наборе, где не

будет ни одной большой буквы, а по возвращении из

чистилища, когда разрешительная подпись будет уже на