Александр Блок в воспоминаниях современиков

написал это свое стихотворение, — в дни, когда я в Сере¬

бряном Колодце 19 писал о «полевой фантазии» Сергея

Мусатова 20, об огромном мистическом движении на се­

веро-востоке России, где образ «Жены, облеченной в

Солнце», или Софии-Премудрости, получил свое вопло­

щение в образе земной женщины, Той, о которой Блок

в те же числа сказал: «Предчувствую Тебя» и «появ­

ленье близко». Все упомянутое мной еще не встретилось,

не перекликнулось, еще вынашивалось о т д е л ь н о , — в Ниж­

нем Новгороде 21, Петербурге, Шахматове, в Дедове, в

Серебряном Колодце — где еще? Понятно, что встречи

друг с другом людей, слышащих одинаково зарю и отра­

зивших различно ее статьями, стихами, сонатами, вызы­

вали в душе повышенный романтизм. Эти «встречи» друг

с другом — первое основание течения, впоследствии по­

лучившего несколько ограниченное название «литератур­

ной школы русского символизма». Среди символистов

встречались и личности, не имевшие отношения к лите­

ратурному символизму, не написавшие ни одной строчки

или позднее писавшие под иными лозунгами, например:

Сергей Соловьев, Вольфинг, Н. К. Метнер, А. С. Петров­

ский, Е. П. Иванов, А. Н. Шмидт и др. Именно они-то

и выносили в личных исканиях подоплеку позднейшего

символизма.

В июле 1901 года я получил от С. М. Соловьева

письмо, уведомлявшее о том, что в Дедове у него гостил

А. А. Блок 22, с которым они много бродили в полях и

говорили на «наши» темы: речь шла о характере пони­

мания поэзии В. Соловьева, о практических выводах его

211

философии, о любви, о Софии-Премудрости, Той, ко­

торую Соловьев называл «Царицей». А. А. предлагал

С. М. Соловьеву ряд вопросов и даже форсировал выво­

ды наши, впадая в максимализм и выражая уверенность:

«Новая эра уже началась, старый мир рушится».

Это письмо С. М. Соловьева ко мне совпало для меня

с эпохой максимального отдания себя соловьевскому ми­

стицизму, теме «смысла любви», темам стихотворе­

ний Лермонтова «Нет, не тебя так пылко я люблю»,

«Из-под таинственной, холодной полумаски», Фета

«Соловей и роза», «Alter Ego» и др., В. Соловьева «Трех

свиданий», «К Сайме», «Слов увещательных к морским

чертям» 23, «У царицы моей» и т. д. Письмо С. М. Со­

ловьева — событие в моей жизни. Я понял: мы встретили

нового брата в пути. Пробую установить время приезда

А. А. Блока из Шахматова в Дедово и упираюсь в

срок — от середины июня до середины июля, не ранее,

не позднее. Это — срок написания следующих стихотво­

рений. Только что были написаны: «Предчувствую Тебя»,

«Не сердись и прости. Ты цветешь одиноко» — к это­

му стихотворению эпиграф из Владимира Соловьева,

писалась «Historia» («И близится рассвет, и умирают те­

ни, и, ясная, ты с солнцем потекла» 2 4 ) , «Она цвела за

дальними горами, Она течет в ряду иных светил», посвя­

щенное С. М. Соловьеву. Последнее стихотворение, ве­

роятно, и было прочитано А. А. С. М. Соловьеву в Де-

дове или могло быть написано под впечатлением пребы­

вания в Дедове *. В течение этого же лета встречаем у

А. А. еще одно стихотворение с эпиграфом из Вл. Со­

ловьева и еще одно стихотворение, посвященное С. М. Со­

ловьеву. Все показывает: А. А. был тогда под влиянием

круга идей Вл. Соловьева, быть может, тех острых бесед,

которыми он обменялся в Дедове с семейством Соловье­

вых. В конце мая этого же года, здесь же, в Дедове, я

читал первую и вторую части «Московской симфонии»,

о которой Соловьевы могли бы сказать А. А. Блоку.

* Помня хорошо пейзажи Дедова и Шахматова, я готов утвер­

ждать: аромат пейзажа в данном стихотворении скорее дедовский,

а пейзаж хронологически предыдущего стихотворения «Сегодня

шла Ты одиноко» — шахматовский: «Там, над горой Твоей высо­

кой зубчатый простирался лес, и этот лес, сомкнутый тесно, и

эти горные пути мешали слиться с неизвестным, Твоей лазурью

процвести». Зубчатый лес, мешающий процвести лазурью, горы —

это Шахматово и его окрестности. ( Примеч. А. Белого. )

212

В начале сентября 1901 года я вернулся в Москву.

В первое свое посещение Соловьева я ознакомился с ря­

дом стихотворений А. А. («Предчувствую Тебя», «Ты го­

ришь над высокой горою», «Сумерки, сумерки вешние»,

«Я жду призыва, ищу ответа», «Она росла за дальними

горами», «Не сердись и прости», «Одинокий, к тебе при­

хожу», «Ищу спасенья» и др.). Впечатление было оше­

ломляющее. Стало явно: то именно, что через пятна­

дцать лишь лет дошло до сознания читательской публи­

ки, — именно, что А. А. первый поэт нашего времени,

традиционно связанный с линией Лермонтова, Фета,

Вл. Соловьева, пережилось именно в то время. Во-вто­

рых, было ясно сознание: этот огромный художник —

наш, совсем наш, он есть выразитель интимнейшей па­

шей линии московских устремлений *. С первых же

строчек А. А. стал мне любимым поэтом. Я понимал:

будучи первым поэтом, он был не поэтом для нас,

а теургом, соединявшим эстетику с жизненной мистикой,

и поднимался вопрос о том, как нам жить, как нам

быть, когда явно в мире звучат уже призывы, подобные

блоковский.

Осень и зиму 1901 года мы обсуждали стихи А. А.,

ждали все новых получек из Петербурга. Мнения наши

тогда разделились: М. С. Соловьев сдержаннее тогда от­