Александр Блок в воспоминаниях современиков

поэзии А. А.: он умел выговорить в стихах свою цент­

ральную, нутряную, почти словами не выразимую ноту.

Я более владел прозою, в стихах же не умел коснуться

того, что составляло центральную ось моих внутренних

устремлений. В невыраженной части своей души я был

несравненно ближе к теме стихов А. А., чем в выражен­

ной: все эти бёклиновские кентавры и фавны, с которы­

ми я выступал, не удовлетворяли меня самого как

п о э т а , — они были выражением внешней лирической зы­

би, а не внутреннего динамизма творческих устремлений

моих.

Весною 1903 года обрывается наша переписка: А. А.

уезжает в Бад-Наугейм. Я держу государственные эк­

замены. В конце мая умирает отец. Эта кончина, нерв­

ное переутомление после экзаменов ослабляют меня:

я чувствую, что просто не соберусь с силами ехать на

222

свадьбу А. А. Пишу А. А. об этом. Первая половина

июня окрашивается для меня «блоковскими» темами.

В день похорон отца ко мне пришел знакомиться покой­

ный теперь писатель Л. Д. Семенов (впоследствии рево­

люционер, добролюбовец, тогда студент-монархист еще,

поэт, захваченный в круг тем, обсуждавшихся «Новым

путем», и еще более в круг тем, связанных с поэзией

Блока). Он писал стихи, подражая Блоку. Мы много

говорили на темы поэзии А. А. и о самом А. А., с ко­

торым Семенов был лично знаком. Мы совершали частые

прогулки к Новодевичьему монастырю, посещали моги­

лы отца, Вл. Соловьева, супругов Соловьевых. Средь

летней задумчивой обстановки звучали темы стихотворе­

ния А. А., написанного несколько позднее:

У забытых могил пробивалась трава,

Мы забыли вчера. И забыли слова,

И настала кругом тишина...

Разговоры о вечности среди тишины могил опять-таки

по-новому вызывали звук поэзии Блока. Я смотрел на

Новодевичий монастырь глазами уже мною написанной

«Симфонии». Мы обходили могилы; задумывались о бу­

дущем:

Где впервые в мои восковые черты

Отдаленною жизнью повеяла ты,

Пробиваясь могильной травой... 40

Л. Д. Семенову я глубоко благодарен за эти две-три

проведенных вместе московских недели. Скоро я уехал

в деревню.

Помнится, осенью я получил письмо от С. М. Со­

ловьева, тогда только что вернувшегося со свадьбы А. А.,

письмо, из которого я мог лишь понять, что он чем-то

потрясен и радостно взволнован. По возвращении в

Москву в конце сентября 1903 года я так и не узнал

от С. М. подробностей этой свадьбы. Я понял только, что

весь строй переживаний С. М. скорее напоминал настрое­

ние человека, только что посвященного в мистерию, чем

настроение шафера, возвращавшегося со свадьбы. По его

словам, природа Шахматова и Боблова (имения Менде­

леевых), и погода, и свадебный о б р я д , — все было прони­

зано какою-то необычайною, непередаваемою атмосфе­

р о ю , — и прозвучал звук эпохи, над которым мы медити­

ровали 41. Можно сказать, что именно в это время я

менее всего был расположен вникать во все эти подроб-

223

ности, по я понял одно — что свадьба А. А. Блока не

есть обывательщина, а какой-то подход к разрешению

нами поставленных задач: соловьевство и тут присутство­

вало. Я видел в С. М. Соловьеве того времени какую-то

особенную преданность всему семейству Блоков — ему,

его матери, его жене. Он описывал мне всех персонажей

этого бракосочетания, обычно меняя тон, переходя от

серьезнейших задушевных нот к ему свойственному

юмору, изображая в лицах старика Менделеева, его

жену Анну Ивановну, Любовь Дмитриевну, жену поэта,

самого А. А.; помнится мне, его особенно поразил один

из шаферов отношением к обряду и теми разговорами,

которые он вел с ним. Он был «наш», т. е., по тогдаш­

нему жаргону, посвящен в эзотеризм наших восприятий

действительности, человеком Третьего Завета и, стало

быть, убежденным теократом. По словам С. М. Соловье­

ва, он не только понимал неописуемое настроение шахма-

товских дней лета 1903 года, но понимал то, что нам не­

понятно. С. М. Соловьева поразило то обстоятельство,

что этот молодой человек, как кажется, только что окон­

чивший университет, поляк и католик, должен был ехать

навсегда в Польшу, чтобы поступить там в какой-то мо­

настырь. Это был граф Развадовский. С. М. говорил мне,

что у него какой-то особый религиозный культ восходя­

щей звезды. Поиски этой «звезды» и повели его в мона­

стырь. И А. А. писал мне приблизительно в это время

следующее о графе Развадовском: «Милый и дорогой

Борис Николаевич. Осень озолотила и прошла. В ту ми­

нуту, как я пишу Вам запоздалый ответ, может быть,

один «из нас» (не нас с Вами, а нас нескольких, «пре­

данных Испанской Звезде» 42) идет по австрийской доро­

ге в священнической рясе. Я не имею никаких данных

утверждать это, а если бы и имел, то не был бы в пра­

ве сообщать об этом даже Вам, но теперь, теряясь в об­

ласти предположений, хочу известить о них непременно.

Вы могли слышать об этом странном человеке от Сергея

Соловьева. Лично у нас с ним как-то (даже когда-то,

хотя я не знаю, когда) нечто перекликнулось большое,

потерявшееся потом «в лазурном безмирном своде» 43.

Характерно: фамилия этого графа Развадовского толь­

ко раз всплыла на внешнем разговоре с А. А. — именно

в последнем, когда весной этого года, перед отъездом

в Москву, А. А. был у меня с Р. В. Ивановым и