теплотой. С. М. тогда только что вернулся из Киева, ку
да он поехал после кончины родителей и где был ласко
во принят, как родной, в доме князя Трубецкого, тогда
еще киевского профессора. По возвращению из Киева,
он поселился на Поварской, в небольшом домике, с
прислугою. Бабушка его А. Г. Коваленская заботливо
приняла на себя хлопоты по устройству его маленького
хозяйства. Посещали его весьма часто: я, Г. А. Рачин
ский, его опекун. В этой маленькой квартирке на
Поварской продолжались наши вечерние встречи с С. М.,
в которых было «много, много дум, и метафизики, и спо
ров» 38. А. А. Блок, его поэзия, его личность, даже собы
тия его биографии были часто темой наших бесед.
С. М. Соловьев одно время после смерти родителей впал,
я бы сказал, в поэтически-догматический тон, стараясь
чуть ли не в ясных теологических догматах фиксировать
то новое, что мы все трое (А. А. Блок, он и я) ощу
щали как наступление новой религиозной эпохи. Думаю,
что начавшееся тогда в письмах сближение его с А. А.
отразилось в свою очередь на письмах А. А. ко мне, где
он выступает с более четкими, парадоксальными для
многих контурами своего мировоззрения и где я играл
роль своего рода кунктатора 39 и философского обосно-
вателя наших взглядов. Это был период, когда среди
сочинений Вл. Соловьева меня особенно занимала «Исто
рия и будущность теократии» и статья об Ог. Конте.
Скажу откровенно: то, что вынашивалось нами трои
ми в сознании, не имело определенных философских кон
туров, как бы нащупывало эти контуры из сопоставлений
разных сторон многих миросозерцаний. Извне то, о чем
220
мы говорили, казалось бы синкретизмом, где Платон,
Филон, учение о логосе кн. С. Н. Трубецкого, Вл. Со
ловьев, Конт, Гартман встречались в своеобразных соче
таниях «гротеск». Но, повторяю, без
судочный звук наших исканий был внятный для нас,
ясный, конкретный и вполне новый (мы не умели лишь
обложить его миросозерцательными с л о в а м и ) , — и на
сколько более глубокий и оригинальный, нежели тогда
начавшиеся искания, сгруппированные вокруг «Нового
пути», органа Мережковских, к которому мы относились
со все возрастающим разочарованием. Кстати сказать,
с Мережковским я продолжал состоять в переписке, но
я утратил в ту пору остроту интересов к его темам, ка
завшимся ветхими и не улавливающими того «звука»
эпохи, к которому прислушивались мы.
В это время уже я знал, что у А. А. Блока есть не
веста, петербургская курсистка, дочь знаменитого хими
ка Д. И. Менделеева, к которой мы проявляли особен
ный интерес, полагая `a priori, что то внимание, которое
ей уделяет такой замечательный человек, как А. А.,
особенно отличает ее. Мы прослеживали в стихах А. А.
того времени, как тема его лирики отображает им лю
бимую девушку и как она переплетается с другой темою,
темою о Прекрасной Даме. Наконец, мы ощупывали пе
ресечение этих тем в третьей теме и не могли понять,
в какой мере нота Софии, Души мира, соединена с обыч
ною, чисто романтическою темою любви. Например, в
стихотворении А. А., полученном нами приблизительно в
это время, я не мог понять, к кому, собственно, отно
сятся нижеследующие строчки — к Л. Д. Менделеевой
или к Деве — Заре — Купине:
Проходила Ты в дальние залы,
Величава, тиха и строга...
Я носил за Тобой покрывало
И смотрел на Твои жемчуга...
С одной стороны, здесь «Ты» с большой б у к в ы , —
нужно полагать — небесное видение, с другой стороны —
за небесным видением покрывала не носят (покрывало,
боа, веер, не все ли равно). И серьезно мы обсуждали во
прос о том, как возможно сосуществование земной
встречи с небесной встречей и в какой мере возможно
сочетание земного и небесного. Здесь опять выступают
221
шуточно-карикатурные штрихи наших серьезнейших во
просов, имеющих целью разрешить все конкретности бы
товых, национальных и даже социальных отношений в
свете нового восприятия действительности. Мы с
С. М. Соловьевым были теми «Мишелями», которые в
многостраничных письмах но всем правилам гегелевской
философии анализировали интимные отношения Станке
вича к одной из сестер Бакунина и довели этим бедного
Станкевича до того, что он бежал за границу, может быть, не
только вследствие своей болезни, но и вследствие гегелья-
низирования друзьями его сердечных отношений. И был
прав, может быть, А. А., выставив впоследствии непро
шеных теоретиков воплощения сверхличного в личной
жизни в виде дурацких «мистиков» своего «Балаган
чика».
В 1903 году весной, помнится, в начале марта я по
лучил приглашение от А. А. приехать в Шахматово на
его свадьбу, с просьбой быть шафером его невесты.
С. М. Соловьев получил, в свою очередь, также пригла
шение быть его шафером. Мы дали согласие. Было ре
шено, что летом мы соединимся в Шахматове. Свадьба
была назначена на август 1903 года.
Незадолго до этого вышел третий альманах «Северных
цветов», в котором были первый раз напечатаны как
стихи А. А. под заглавием «Стихи о Прекрасной Даме»,
так и мои. Мы впервые появились как поэты вместе, но
я тогда уже сознавал совершенно отчетливо, насколько
я, как поэт, уступал совершенно несравненным нотам