Читаем Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1 полностью

«Путником», и самое открытие этого имени доставляет

* Хронологически первым был Дельвиг, но у него они не на­

печатаны и лишь в 1920 году «открыты». У Полонского — только

в шутку; у З. Гиппиус — не раньше Л. Семенова. ( Примеч.

Вл. Пяста. )

365

ему много удовольствия. Тогда же, почти как в память

этой первой нашей встречи, он хочет подарить мне, хо­

дящему уже без палки, тросточку).

Сажусь у Окружного <суда> в конку, схожу у Сампсо-

ниевского моста; торгуюсь с извозчиком, который к Гре­

надерским казармам ехать отказывается. Беру другого —

и еду во тьме по абсолютно пустынной набережной. Из­

возчик, как и я, где именно на этой набережной Грена­

дерские казармы — не знает.

Наконец, попадается одинокий пешеход. Велю возни­

це приостановиться и окликаю встречного вопросом.

Но сейчас же сам перебиваю себя: «Александр Алек­

сандрович, это вы? Здравствуйте».

Блок сходит с тротуара, всматриваясь в меня, при­

крывает сверху лицо рукой и говорит:

— Кто это? Не вижу, не узнаю.

Соскочив с извозчика, называю себя. А тросточка моя

предупреждает меня, еще раньше выскальзывая из рук

и падая посеред тротуара...

Он усиленно зван в этот вечер к Рериху. На Галер­

ную; в первый раз. Конечно, я провожаю его до самого

художника. И путь нам кажется не только близким, но

прямо-таки «страшно» коротким. Это потому, что так

много сказали мы друг другу за это время.

Придя домой, я записал все сказанное; почти, думаю,

до слова.

Прошагали некоторое время молча. Затем Блок

сказал:

— Как все это странно?

— Что?

— Наша встреча.

Я согласился, что действительно сцепление обстоя­

тельств, имевших в результате эту встречу, было так

сложно, что можно предположить, будто им управлял не

простой случай. Я окликнул именно того, кого искал,

не зная, что его окликаю. Вышел из дому, сел на кон­

ку, взял извозчика — все именно в такое время, чтобы

эта встреча имела место. Согласись ехать первый извоз­

чик, с которым я торговался, не согласись второй, на

котором я п о е х а л , — мы бы не встретились. Но всю необы­

чайность этого сцепления обстоятельств я понял не сра­

зу. Еще сидя на извозчике, я все представлял себе Бло­

ка в ежедневных прогулках по пустынной этой набереж­

ной. Вот почему эта встреча, совпавшая с тем, чем было

366

занято мое воображение в эту минуту, не показалась мне

удивительной.

Заговорили о своем неумении говорить. «Пока я ехал

к вам, у меня было много, что сказать вам, а теперь не

знаю, удастся ли».

Блок: — Ох, как это я хорошо з н а ю , — по себе знаю!

Почти никогда не удается. Я уже за последнее время

поэтому говорю казенно. И как! — кощунственно казен­

но. О самом важном говорю казенно, о самом внутрен­

нем. Но знаете? Иногда удается. Вдруг, на улице — имен­

но как сейчас, в темь, под мелким дождем, бывает, что

многое скажется.

Я на это ответил: — Мне и то очень многие говорили,

что я похож на вас в некоторых отношениях...

Блок: — И говорили, вероятно, с большим укором?

Я: — Вот уж не помню, кажется, нет... Во всяком

случае, когда и хочешь и можешь сказать, говоришь все-

таки не то, что думаешь.

Блок: — О да, да!.. И часто это оттого, что собесед­

ник ваш не существует.

— ?

— Да, я теперь, за последнее время, достоверно

узнал про некоторых, что они не существуют. Но про

немногих.

Я: — От Андрея Белого я слышал подобное. Вот он

говорит, что не существует, например, один московский

лектор и критик Ш..... 3. Не существует. Придет домой,

разберет свой механизм: руки, ноги, голову, туловище,

все положит отдельно по ящикам комода.

Блок: — Ш — н а я не знаю. Но Андрей Белый, говоря

так, от своей полноты ставил крест над ним; я же — от

пустоты своей: как катящийся нуль, я не задеваю того,

кто «не существует», и он меня никак не касается.

Я знаю это про немногих, и почти исключительно про

тех, которые на поверхностный взгляд особенно полны.

Вот, например, про ———ского (речь идет не о Мережков­

с к о м . — В. П. ), про которого я недавно писал в «Новом

пути». Я думал, что он для меня много значит. А вдруг

достоверно узнал, что не существует 4.

— А про меня что вы можете сказать?

— Про вас наверно могу сказать, что вы существуете

для меня. Впрочем, это познается внезапно. Вот мы бу­

дем когда-нибудь сидеть, говорить, и вдруг оба почувст­

вуем друг друга, откуда тот... И тогда будет хорошо, а

367

может быть, плохо... Откуда вы и я, кто вы, какого вы

духа, кому служите — всё вдруг узнается.

Я: — Но знаете, я-то не убежден, существую ли я.

За последнее время мне иногда кажется, что я — как

верхняя кожица, самая верхняя, ложусь на многое, и это

многое представляю и покрываю собой. Но это многое —

не я. Я — только кожица.

Блок: — Это как бы скромность по отношению к себе

в своих мыслях. И у меня это бывает. Пустота моя

очень ощущается м н о ю , — например, на этих днях. Это

то же. Нет, я думаю, мы действительно очень похожи.

Вот: ведь у вас бывали экстазы?

— Экстазы?.. На это очень трудно ответить. Дайте

мне какое-нибудь определение... (Блок промолчал, я

продолжал.) Если брать самое общее: выхождение из

чувственного м и р а , — тогда, наверное, да.

Блок: — Но мне кажется, в них еще что-то всегда

Перейти на страницу:

Все книги серии Серия литературных мемуаров

Ставка — жизнь.  Владимир Маяковский и его круг.
Ставка — жизнь. Владимир Маяковский и его круг.

Ни один писатель не был столь неразрывно связан с русской революцией, как Владимир Маяковский. В борьбе за новое общество принимало участие целое поколение людей, выросших на всепоглощающей идее революции. К этому поколению принадлежали Лили и Осип Брик. Невозможно говорить о Маяковском, не говоря о них, и наоборот. В 20-е годы союз Брики — Маяковский стал воплощением политического и эстетического авангарда — и новой авангардистской морали. Маяковский был первом поэтом революции, Осип — одним из ведущих идеологов в сфере культуры, а Лили с ее эмансипированными взглядами на любовь — символом современной женщины.Книга Б. Янгфельдта рассказывает не только об этом овеянном легендами любовном и дружеском союзе, но и о других людях, окружавших Маяковского, чьи судьбы были неразрывно связаны с той героической и трагической эпохой. Она рассказывает о водовороте политических, литературных и личных страстей, который для многих из них оказался гибельным. В книге, проиллюстрированной большим количеством редких фотографий, использованы не известные до сих пор документы из личного архива Л. Ю. Брик и архива британской госбезопасности.

Бенгт Янгфельдт

Биографии и Мемуары / Публицистика / Языкознание / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии»Первая книга проекта «Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917–1941 гг.» была посвящена довоенному периоду. Настоящая книга является второй в упомянутом проекте и охватывает период жизни и деятельности Л.П, Берия с 22.06.1941 г. по 26.06.1953 г.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии