С осени 1906 года А. А. Блок с женою переехал на
собственную квартиру, на Лахтинскую. Начался «период
театра Комиссаржевской» в его жизни, о котором лучше,
чем я, из знакомых Блока сумеет рассказать М. Л. Гоф
ман. Личная моя жизнь в ближайшие годы, до конца
1910-го, была наполнена несколько слишком, что способ
ствовало не отчуждению, но чисто, так сказать, физиче-
* Безделье (
375
скому отдалению от поэта. Бывал я у него сравнительно
редко. Но все-таки бывал. Приходил и Блок ко мне,
именно приходил, пешком, и в Лесной, в котором я жил
в 1907 году, и на Удельную — в 1908 году.
Состояние духа Блока в ту пору было трагическое.
Он нуждался в утешителе: в человеке, могущем все по
нять и «отпустить», как исповедник. В человеке, стоя
щем хотя бы в данный момент выше страстей, не имею
щем собственных. В этом случае возраст не играет осо
бой роли. Найденный Блоком человек был значительно
моложе Александра Александровича 15.
«Черный шлейф», у которого провел Блок целый
год 16, не принес ему ни жизненного, ни творческого сча
стья. «Снежная маска» и «Песня Судьбы» — бессмерт
ные памятники этого года — все же относятся к слабей
шим вещам в его творчестве. Будь Блок автором только
этих двух книг, не могло бы быть речи о том исклю
чительном месте в русской поэзии, которое ему при
суще.
Из свиданий моих с Блоком в эту пору при
помню здесь два случая, оба — в дополнение к воспоми
наниям В. А. Зоргенфрея. <...>
В статье В. А. Зоргенфрея рассказывается, между
прочим, как осенью 1906 года у меня собрались поэты
и предались «неизменным» буримэ 17. Здесь требуется
нотабене. Во-первых, буримэ для поэтов той поры были
занятиями не «неизменными», а исключительными. Еди
ножды только введено было подобное легкомыслие, и,
каюсь, мною, по молодости лет. А во-вторых, это вовсе
были не «буримэ» (стихи на заданные рифмы), но цеп
ное стихотворчество. Один начинал (два несрифмованных
стиха), второй заканчивал строфу и задавал новую,
третий видел только начало новой строфы и, не зная
в чем дело, должен был заканчивать ее и все стихо
творение.
Были присуждены плебисцитом премии за конченные
таким образом вещи, и каждая из премий делилась меж¬
ду всеми тремя участниками в сложении стихотворения;
второму из них, как автору четырех стихов, выдавалась
главная часть премии (бант).
Одно из стихотворений, и именно удостоенное первой
премии, кончал Блок. Главную часть награды получил
поэт А. А. Кондратьев, написавший середину стихотворе
ния 18. Начинал его М. Л. Гофман. Вот оно:
376
Скользкая жаба-змея с мутно-ласковым взглядом 3,5
В перьях зеленых ко мне приползла, увилась и впилась.
Жабе той стан я обвил, сел с ней под липою рядом,
Выдернул перья в пучок, жаба в любви мне клялась:
«Милый, ты нравишься мне, как попик болотный, ты сладок,
Блока задумчивей ты, голосом — сущий Кузмин!»
Блоку досталось как раз разрешение этих загадок.
Горько он плачет о них. Не может решить их один.
То стихотворение, о котором вспоминает В. А. Зор-
генфрей и в котором Блоку принадлежит середина,
звучало так:
Близятся выборы в Думу;
Граждане, к урнам спешите,
Ловите, ловите коварную пуму,
Ловите, ловите, ловите, ловите.
Где дворники ходят, как лютые тигры,
Где городовые ведут вас в участок,
Где пристав свирепый ведет свои игры,
Разит вас глубоко его глаз ток.
Конец принадлежал не искушенному в стихотворче
стве Б. С. Мосолову.
Еще в одном стихотворении принял участие Блок как
«зачинатель». Вот оно:
Для исполнения программы
Я заручусь согласьем сил.
А для меня, как модной дамы,
Всякий стих уж будет мил.
Так смотрите, не забудьте,
Напишите что-нибудь!
Оросив слезами грудь,
Музу петь свою принудьте.
Так искусно вышел из затруднения, в завершающем
дистихе, тот же А. Кондратьев.
У меня в памяти сохранились все стихи того вечера,
в писаньи которых приняли участие, кроме названных,
поэты Я. Годин, Б. Дикс, Анат. Попов, А. Вир, П. По
темкин; затем С. Ауслендер, брат мой, я, еще несколько
гостей; только Вяч. Иванов да Е. П. Иванов отказались.
В. А. Зоргенфрей вспоминает еще о другом, легкомыс
ленном, но в ином роде, вечере у А. А. Кондратьева.
На этом вечере отличался необыкновенной словоохотли
востью, с уклоном в сторону «некурящих», некий Б.,
377
выпустивший книжку стихов и, кажется, готовившийся
стать драматургом. Он быстро канул в Лету. От его раз
вязности и пошлости страшно коробило некоторых из нас.
Во время ужина я предложил хозяину сказать спич.
Но Б. перебил меня. «Слово принадлежит старшему,
чем А. А., поэту, — Пушкину!» — вскричал он и, проци
тировав:
Поднимем бокалы, содвинем их разом, 6,5
Да здравствуют музы, да здравствует разум! —
протянул свой бокал к А. А. Блоку.
Тот немножечко приподнял свою рюмку, чуть накло
нил голову, — но чокнуться с г-ном Б. не пожелал.
И многие из нас облегченно вздохнули, так как
А. А. Блок отожествлялся в ту минуту с нашим, как бы
сказать, представителем. Если бы он чокнулся, никто бы
от чоканья с Б. не уклонился, должно быть!
А ведь на Блока было оказано давление авторитетом
не чьим иным, как Пушкина, бессменного, так сказать,
председателя содружества поэтов.
С таким достоинством выйти из затруднительного по