но особое внимание уделял двум: А. И. Соболевскому и
И. А. Шляпкину.
А. И. Соболевский читал в наши годы ряд разнооб
разных курсов: «русский исторический синтаксис»,
«древнецерковнославянский язык», «история русского язы
ка», «русская диалектология», «славяно-русская палеог
рафия»; кроме того, он вел на дому и в университете
практические занятия по летописи, обнаруживая порази
тельную начитанность в области древних памятников и
увлекая нас блестящим остроумием своих конъектур
при анализе летописного текста.
Соболевский не терпел «налетчиков» — случайных по
сетителей — и расправлялся с ними на лекциях круто и
не стесняясь; но зато около него всегда группировалось
двадцать—двадцать пять человек, работой которых Алек
сей Иванович руководил внимательно и любовно и ос
тавил по себе благодарную память. Каждый участник его
семинария обязан был представить реферат на одну из
многочисленных тем, которые Соболевский раздавал в
начале з а н я т и й , — по анализу языка. Докладчик сменял
докладчика: от «Супральской рукописи» мы переходили к
«языку Ал. Толстого», от «стиля и языка К. Рылеева»
к такому же разбору «Жития протопопа Аввакума».
Блок остановился на теме «язык Александрии русских
хронографов» и выполнил свою работу с присущей ему
отчетливостью: скупой на похвалы и крайне требователь
ный Соболевский признал труд Блока превосходным 7.
...И. А. Шляпкин умер в лютые годы военного без
временья.
Будущий историк б. императорского Санкт-Петербург
ского университета, так же как историк русской литера
туры и русской общественности, внимательно остановится
на этой своеобразной и красочной фигуре. Сын крестья
нина, до конца дней сидевший на своем «наделе» в Бело-
острове, среди изумительных книжных сокровищ, окру
женный предметами искусства, редкостями и просто ве
щами, каждая из которых имела свою « и с т о р и ю » , —
Шляпкин пользовался неизменной симпатией молодежи,
404
несмотря на свое «черносотенство», как многие называли
его лукаво-загадочную анархо-монархическую идеоло
гию, пугавшую обывателей, покорных политической моде
и злобе дня.
Он умел как-то душевно, интимно подойти к человеку,
и эта неизменно дружеская настроенность и терпимость
к чужим мнениям, отзывчивость и жадная чуткость ко
всем явлениям жизни — сказывались и в лекциях бело-
островского отшельника, и в его хаотически-интересных
семинарских занятиях.
Блок писал Илье Александровичу реферат о Болотове.
Помню, что профессор не раз отзывался о работе Блока
почти восторженно и находил в авторе методологический
навык и крупное исследовательское чутье.
Как поэта Шляпкин узнал Блока позднее, пережив
однажды типичную для него «запойную» пору интереса к
новейшей литературе. В 1909—1910 гг. Вольф предложил
ему редактировать хрестоматию современной поэзии. Фак
тически работа выполнялась мною: был составлен план
издания, подобран материал, написана большая руково
дящая статья. В процессе этой работы у меня возникали
частые беседы с Ильей Александровичем о новой поэ
зии. Многое читали вместе. Поклонник Пушкина и его
школы, Шляпкин из Блока особенно почувствовал и оце
нил «Незнакомку».
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука, —
медленно повторял, вслушиваясь в музыку стиха, Илья
Александрович. «Это поэзия! Это не Городецкий».
Издание не состоялось. Все материалы к нему должны
быть в архиве покойного профессора Шляпкина, где, ве
роятно, находится и работа Блока о Болотове, которую
Шляпкин тоже собирался печатать 8.
Поэт не порвал связи со своими университетскими
учителями по окончании курса: одно время он серьезно
думал об оставлении при кафедре — на чем настаивал и
Шляпкин — и хотел готовиться к магистерским экза
менам.
Мы, словесники 1905—06 гг., кончали университет
небольшою группой в 9—10 человек, начав экзамены в
декабре 1905 года и сдав их весной 1906-го.
405
С обычной добросовестностью отнесся Блок и к экза
менам. В эту пору он часто бывал у меня: по санскриту,
древним и славянским языкам готовились сообща. Я жил
тогда на Могилевской улице (ныне Лермонтовский прос
пект), недалеко от Египетского моста, в 1905 году про
валившегося под конным отрядом войска.
Этот провал приводил в злорадный восторг И. А. Бо-
дуэна-де-Куртенэ, у которого мы занимались санскритом,
благо профессор жил тоже на Могилевской улице:
— Так
селился знаменитый исправитель Далевского с л о в а р я , —
хр-христолюбивое в-воинство!..
Подготовка к экзаменам шла своим чередом, но воз
можность производства испытаний была сомнительна.
Вероятны были и студенческие волнения, и правительст
венные репрессии: и то и другое отразилось бы на судьбе
экзаменационной комиссии как официально действующе
го учреждения. Много студентов уехало в провинцию,
иные просто махнули рукой на университет, потеряв на
дежду на скорое возобновление нормальной жизни.
Памятником и свидетельством этих тревожных наст
роений служат сохранившиеся у меня письма Блока,
характерные и для их автора, и для времени, когда мы
кончали университет. Вот эти письма:
1