торые моменты. Мы с Любовью Дмитриевной и Ауслен-
дером сидели на розовом диване. Перед камином на полу
Борис Пронин приготовлял глинтвейн. На другом таком
же диване по левую сторону камина сидели Н. Н. Воло-
хова, Блок и еще кто-то. Вера Иванова, Мейерхольд и Го
родецкий слонялись по комнате, придумывая шалости,
наконец, Мейерхольд предложил Городецкому сделать
слона, на что тот немедленно согласился. Всеволод
Эмильевич обратился ко мне: «Хотите быть индийской
принцессой?» Я ответила утвердительно. Александр Алек
сандрович принял живейшее участие в этой затее и вме
сте с моим московским приятелем Н. П. Б<ычковым> во
друзил меня на фантастического слона Мейерхольда —
Городецкого, которые торжественно совершили круг по
комнате с индийской принцессой.
Через несколько лет вместе с Н. П. Б<ычковым>, кото
рый стал моим мужем, я очутилась в одном обще
стве. Кто-то из присутствующих сказал мне с усмешкой,
что во время существования театра Коммиссаржевской.
в Петербурге был кружок, в который входили некоторые
актрисы и поэты. Они устраивали оргии — ходили по
спинам... Сначала я даже не поняла, о чем, собственно,
велась речь, и сказала только, что не понимаю тако
го рода удовольствия, особенно для тех, по чьим спинам
ходят. Но потом мне вдруг вспомнился «слон», и сразу
стало все ясно. Я спокойно заявила, что, впрочем, знаю
это общество, потому что была его членом.
Ввиду того что на наши собрания мало кто допускал
ся, находились завистники, распускавшие о нас нелепые
слухи, но все это давно замерло, и осталось лишь свиде
тельство «Снежной маски» Блока, которая родилась там,
остались чудесные стихи, они не могли расцвести в а т
мосфере пошлости. Тем более здесь не могло быть ниче
го подобного, так как Блок не выносил цинизма и «со
борного греха».
431
«СНЕЖНАЯ МАСКА» H. H. ВОЛОХОВА
Мы ли пляшущие тени,
Или мы бросаем тень?
Снов, обманов и видений
Догоревший полон день.
...Перед этой враждующей встречей
Никогда я не брошу щита,
Никогда не откроешь ты плечи,
Но над нами — хмельная мечта.
Когда я оглядываюсь назад, чтобы мысленно пробе
жать вновь прочтенные страницы жизни, мне кажется,
что там, перед камином, «в углу дивана», с нашими вы
думками мы были только пляшущими тенями. Это были
сны, очаровательные обманы и виденья. «И твои мне
светят очи наяву или во сне. Даже в полдень, даже в
дне разметались космы ночи...» Вот слова, свидетель
ствующие о том, что Блок, а вместе с ним все мы жили
в кружении карнавала ночных таинственных фантазий
и в повседневной действительности непрерывно в тече
ние целого периода.
Те два театральных сезона были незабываемым, чу
десным сном для всех, причастных снежным, ослепитель
ным видениям Блока.
Вспоминая о наших вечерах, я вновь и вновь вижу
всех нас на розовом диване и шкуру белого медведя
перед камином, «а на завесе оконной золотится луч,
протянутый от с е р д ц а , — тонкий, цепкий шнур...».
Этот луч-шнур опутывает нас, но он такой неощути
мый и не тягостный, он золотится только на завесе окон
ной, протянут от сердца пляшущих теней... масок.
В длинной сказке,
Тайно кроясь,
Бьет условный час,
В темной маске
Прорезь
Ярких глаз.
Нет печальней покрывала,
Тоньше стана нет...
— Вы любезней, чем я знала,
Господин поэт.
— Вы не знаете по-русски,
Госпожа моя...
432
Слова последних шести строк были сказаны Блоком
и Волоховой в действительности. И еще на вечере бу
мажных дам Н. Н. подвела поэту брови, а он написал
об этом: «Подвела мне брови красным, посмотрела и
сказала: — Я не знала: тоже можешь быть прекрасным,
темный рыцарь, ты». Так почти во всех стихах «Снеж
ной маски» заключены настоящие разговоры и факты
тех дней. Маски — пляшущие тени — в бездумном радост
ном кружении не страшились «снов, обманов и видений»,
но сам поэт, вызвавший эти видения, испытывал по
временам тревогу:
Маска, дай мне чутко слушать
Сердце темное твое,
Возврати мне, маска, душу.
Горе светлое мое!
Среди веселья он ощущал страх перед своей Снежной
Девой:
И вновь, сверкнув из чаши винной,
Ты поселила в сердце страх
Своей улыбкою невинной
В тяжелозмейных волосах.
Смятение чувствуется в стихах «Снежной маски».
Его отношение к Волоховой различно — оно одинаково
только полнотой влюбленности. То он называет ее на
смешницей, то обвиняет в том, что она «завела, сковала
взорами <...> и холодными призорами белой смерти преда
ла», или говорит о «маках злых очей», а то: «Тихо смотрит
в меня темноокая». По существу она действительно, как
это знал наверное Б л о к , — простая, серьезная и строгая,
но не надо забывать, что тогда она находилась в своем
круге игры и носила маску Снежной Девы блоковской
поэзии. «Девичий стан, шелками схваченный», мерещив
шийся поэту сквозь хрусталь стакана с красным вином,
вдруг реально появился среди театральных декораций.
По-настоящему вспыхнули «траурные зори — ее крыла
тые глаза». Поэт сказал уже воплотившейся мечте:
«И ты смеешься дивным смехом, змеишься в чаше золо¬
той, и над твоим собольим мехом гуляет ветер голубой».
Мария Андреевна Бекетова в своих воспоминаниях
о Блоке говорит про Волохову: «Кто видел ее тогда, в