что он поверил до конца в звезду и явленную комету, и
вдруг оказалось, что ее не было, тогда он дошел до край
ности, осыпая ее незаслуженными упреками. Любовь
Дмитриевна в свое время, вероятно, также порой тяго
тилась своей обреченностью Прекрасной Дамы, потому
что она вначале любила Александра Александровича
обычной земной любовью. Она осталась с ним до конца
благодаря тому, что была очень сильная, а он нуждался
в ней больше, чем в ком-либо. «Люба мудрая, Люба
знает». А она, разумеется, верила, что он знает больше
всех, что его речи являются известного рода «открове
нием». Отсюда и смирение Любови Дмитриевны. Но об
этом дальше, а теперь снова возвращаюсь к Волоховой.
Она гуляла и каталась с Блоком по улицам Петербур
га, влюбленная в его мглу и огни 33. Между ними шел
неустанный спор, от которого он мучился, она иногда
уставала. Однажды я сказала H. Н. полушутя, что впо
следствии почитатели поэта будут порицать ее за холод
ность, как негодую, например, я на Амалию, что из-за
нее страдал Гейне. H. Н. рассмеялась над моими словами
и сказала мне, что иногда она не верит в подлинные
страдания Блока: может быть, это только литература.
А над Любовью Дмитриевной взвился «костер высо
кий». Однажды она приехала к Волоховой и прямо спро
сила, может ли, хочет ли H. Н. принять Блока на всю
жизнь, принять поэта с его высокой миссией, как это
сделала она, его Прекрасная Дама. Наталья Николаевна
говорила мне, что Любовь Дмитриевна была в эту ми
нуту проста и трагична, строга и покорна судьбе. Ее
мудрые глаза видели, кто был ее мужем, поэтому для
нее так непонятно было отношение другой женщины, це
нившей его недостаточно. Волохова ответила: «Нет».
Так же просто и откровенно она сказала, что ей мешает
любить его любовью настоящей еще живое чувство к
другому, но отказаться сейчас от Блока совсем она не
может... Слишком было упоительно и радостно духовное
общение с поэтом.
436
ВОЗДУШНАЯ КАРУСЕЛЬ
Серебром моих веселий
Оглушу,
На воздушной карусели
Закружу...
С Таврической от Вячеслава Иванова и с Васильев
ского острова от Сологуба мы шли обычно б
часть дороги пешком. Блок, Ауслендер, Мейерхольд и
Городецкий провожали четырех дам — Волохову, Ивано
ву, Мунт и меня (мы жили в районе Офицерской). Мне
вспоминается, как далекая картина, видение — одно из
таких возвращений. Было тихо и снежно. Мы шли по
призрачному городу, через каналы, по фантастическим
мостам Северной Венеции и, верно, сами казались при
зраками, походили на венецианских баутт 34 прошлого.
Наша жизнь того периода также проходила в некоем
нереальном плане — в игре. После «Балаганчика», на ве
чере бумажных дам, маски сделали нашу встречу чудес
ной, и мы не вышли из магического круга два зимних
сезона, пока не расстались. Незабываемые пляски среди
метелей под «песни вьюги легковейной», в «среброснеж-
ных чертогах». Высокая фигура Сергея Городецкого,
крутящаяся в снежной мгле, силуэт Блока, этот врезан
ный в снежную мглу профиль поэта, снежный иней на
меховой шапке над строгой бровью, перебеги в снегу,
звуки «струнных женских голосов» (слова Блока), звезд
ные очи Волоховой, голубые сияющие — Веры Ивановой.
Так часто блуждали мы по улицам снежного города,
новые северные баутты, а северный поэт из этих снеж
ных кружений тайно сплетал вязь... «То стихов его плен
ная вязь». Всюду мы были вместе в своем тесном, близ
ком кругу, и, где бы ни появлялись, наше оживление пере
давалось другим: на литературных журфиксах, на концер
тах, в театре. Многие врывались на миг в этот блоковский
круг, но быстро ускользали, и в нем оставались только
самые близкие, спаянные одинаковыми настроениями.
Все театральные события, казавшиеся важными в
свое время, потускнели в моей памяти. Игра в театре,
которую я так любила, кажется мне теперь далеко не
такой волнующей и яркой, как та игра масок в блоков-
ском кругу. Правда, что уже в ту пору я не смотрела
на наши встречи, собрания и прогулки, как на простые
437
развлечения. Несомненно, и другие чувствовали значи
тельность и творческую ценность всего этого, однако мы
не догадывались, что чары поэзии Блока почти лишили
всех нас своей реальной сущности, превратив в север
ных б а у т т , — «Я какие хочешь сказки расскажу и какие
хочешь маски приведу».
Вот еще возвращение с Васильевского острова от Со
логуба. Мы шли вчетвером: Волохова, Блок, я и приват-
доцент Аничков, который в этот вечер, очевидно, был за
тронут бауттами. Блок был в ударе: говорил свои очаро
вательные, смешные слова без конца. Он шел рядом
с H. Н. Волоховой и перебрасывался фразами со мной,
шедшей немного впереди. Я отвечала вполуоборот и, не
видя его лица, только слыша короткие, задорные смешки.
Перешли Неву и где-то расстались с Аничковым. После
его ухода стали говорить о «Снежной маске» — о рыцаре
с темными цепями на стальных руках. «Я вам покажу
его, он на Зимнем дворце. Я смотрел на него, когда хо
дил в у н и в е р с и т е т » , — сказал Александр Александрович 35.
После этого вечера я была много занята. В театре
начали ставить «Комедию любви». Свангильд играла
Вера Федоровна Коммиссаржевская, с ней в очередь