Александр Блок в воспоминаниях современников

А если нет справедливости, то нет и справедливого бога.

Если же нет справедливого бога, то, значит, и вообще

бога нет».

Никаких сомнений, никаких доводов против такого вы­

вода. Бедный мир, в котором нет бога, в котором цар­

ствует смерть, бедные люди, бедная я, вдруг ставшая

взрослой, потому что узнала тайну взрослых, что бога

нет и что в мире есть горе, зло и несправедливость.

Так кончилось детство.

Осенью я впервые уехала надолго от Черного моря, от

юга, солнца, ветра, свободы. Первая зима в Петербурге.

Небольшая квартира в Басковом переулке. Гимназия.

58

Утром начинаем учиться при электрическом свете, и на

последних уроках тоже лампы горят. На улицах рыжий

туман. Падает рыжий снег. Никогда, никогда нет солнца

Родные служат панихиды, ходят в трауре. В панихидах

примиренность, а я мириться не хочу, да и не с кем ми­

риться, потому что Его нет. Если можно было еще сомне¬

ваться и колебаться дома, то тут-то, в этом рыжем тума­

не, в этой осени проклятой, никаких сомнений нет. Крыш¬

ка неба совсем надвинулась на этот город-гроб, а за ней —

пустота.

Я ненавидела Петербург. Мне было трудно заставить

себя учиться. Вместо гимназии я отправлялась бродить

далеко через Петровский парк, па свалку, мимо голуби­

ного стрельбища. Самая острая тоска за всю жизнь была

именно тогда. И душе хотелось подвига, гибели за всю

неправду мира, чтобы не было этого рыжего тумана и

бессмыслицы.

В классе моем увлекались Андреевым, Коммиссаржев¬

ской, Метерлинком. Я мечтала встретить настоящих ре­

волюционеров, которые готовы каждый день пожертвовать

своей жизнью за народ. Мне случалось встречаться с ка­

кими-то маленькими партийными студентами, но они не

жертвовали жизнью, а рассуждали о прибавочной стои­

мости, о капитале, об аграрном вопросе. Это сильно ра­

зочаровывало. Я не могла понять, отчего политическая

экономия вещь более увлекательная, чем счета с базара,

которые приносит моей матери кухарка Аннушка.

Белые ночи оказались еще более жестокими, чем чер­

ные дни. Я бродила часами, учиться было почти невоз­

можно, писала стихи, места себе не находила. Смысла не

было не только в моей жизни, во всем мире безнадежно

утрачивался смысл. Осенью — опять рыжий туман.

Родные решили выбить меня из колеи патетической

тоски и веры в бессмыслицу.

Была у меня двоюродная сестра, много старше меня.

Девушка положительная, веселая, умная. Она кончала ме¬

дицинский институт, имела социал-демократические сим­

патии и совершенно не сочувствовала моим бредням.

Я была для нее «декадентка». По доброте душевной она

решила заняться мной. И заняться не в своем, а в моем

собственном духе.

Однажды она повезла меня на литературный вечер ка­

кого-то захудалого реального училища, куда-то в Измай­

ловские роты.

59

В каждой столице ость своя провинция, так вот и тут

была своя Измайловскоротная, реального училища про­

винция. В рекреационном зале много молодого народу.

Читают стихи поэты-декаденты. Их довольно много. Один

высокий, без подбородка, с огромным носом и с прямыми

прядями длинных волос, в длиннополом сюртуке, читает

весело и шепеляво, говорят — Городецкий. Другой —

Дмитрий Цензор, лицо не запомнилось. Еще какие-то, не

помню. И еще один. Очень прямой, немного надменный,

голос медленный, усталый, металлический. Темно-медные

волосы, лицо не современное, а будто со средневекового

надгробного памятника, из камня высеченное, красивое и

неподвижное. Читает стихи, очевидно н о в ы е , — «По вече­

рам над ресторанами», «Незнакомка». И еще читает...

В моей душе — огромное внимание. Человек с таким

далеким, безразличным, красивым лицом, это совсем не

то, что другие. Передо мной что-то небывалое, головой

выше всего, что я знаю, что-то отмеченное. В стихах

много тоски, безнадежности, много голосов страшного Пе­

тербурга, рыжий туман, городское удушье. Они не вне

меня, они поют во мне, они как бы мои стихи. Я уже

знаю, что он владеет тайной, около которой я брожу, с

которой почти уже сталкивалась столько раз во время

своих скитаний по Островам.

Спрашиваю двоюродную сестру: «Посмотри в програм­

ме: кто это?»

Отвечает: «Александр Блок».

В классе мне достали книжечку. На первой странице

к а р т и н к а , — молодой поэт вырывается на какие-то просто­

ры 1. Стихи непонятные, но п р о н з и т е л ь н ы е , — от них нику­

да мне не уйти. «Убей меня, как я убил когда-то близких

мне. Я все забыл, что я любил, я сердце вьюгам подарил...»

Я не понимаю, но понимаю, что он знает мою тайну. Чи­

таю все, что есть у этого молодого поэта. Дома окончатель­

но выяснено: я — декадентка. Я действительно в небыва­

лом мире. Сама пишу, пишу о тоске, о Петербурге, о под­

виге, о народе, о гибели, еще о тоске и о восторге.

Наконец все прочитано, многое запомнилось наизусть,

навсегда. Знаю, что он мог бы мне сказать почти заклина­

ние, чтобы справиться с моей тоской. Надо с ним погово­

рить. Узнаю адрес: Галерная, 41. Иду. Дома не застала.

Иду второй раз. Нету.

На третий день, заложив руки в карманы, распустив

уши своей финской шапки, иду по Невскому. Не заста-

60

ну — дождусь. Опять дома нет. Ну, что ж, решено, буду

ждать. Некоторые подробности квартиры удивляют.