Александр Блок в воспоминаниях современников

это зимнее бурное, почти черное море, песчаные перека­

ты высоких пустынных дюн, серебряно-сизый камыш и

крики бакланов. Он рассказывал, что, по семейным дан­

ным, фамилия Блок немецкого происхождения, но, попав

в Голландию, он понял, что это ошибка, что его предки

именно о т т у д а , — до того ему там все показалось родным

и кровным. Потом говорили о детстве и о детской склон­

ности к страшному и исключительному. Он рассказывал,

как обдумывал в детстве пьесу. Герой должен был

3 А. Блок в восп. совр., т. 2 65

покончить с собой. И он никак не мог остановиться на

способе самоубийства. Наконец решил: герой садится на

лампу и сгорает. Я в ответ рассказывала о чудовище, су­

ществовавшем в моем детстве. Звали его Гумистерлап. Он

по ночам вкатывался в мою комнату, круглый и мохнатый,

и исчезал за занавеской окна.

Встретились мы как знакомые, как приличные люди, в

приличном обществе. Не то, что первый раз, когда я с

улицы, из петербургского тумана, ворвалась к нему. Блок

мог прийти к нам в гости, у нас была масса общих дру­

зей, у которых мы тоже могли встретиться. Не хватало

только какого-то одного и единственно нужного моста.

Я не могла непосредственно к нему обратиться, через и

мимо всего, что у нас оказалось общим.

Так кончился 1910 год. Так прошли 11-й и 12-й. За

это время мы встречались довольно часто, но всегда на

людях.

На Башне Блок бывал редко. Он там, как и везде,

впрочем, много молчал. Помню, как первый раз читала

стихи Анна Ахматова. Вячеслав Иванов предложил

устроить суд над ее стихами. Он хотел, чтобы Блок был

прокурором, а он, Иванов, адвокатом. Блок отказался.

Тогда он предложил Блоку защищать ее, он же будет

обвинять. Блок опять отказался. Тогда уж об одном,

кратко выраженном, мнении стал он просить Блока.

Блок п о к р а с н е л , — он удивительно умел краснеть от

с м у щ е н и я , — серьезно посмотрел вокруг и сказал:

— Она пишет стихи как бы перед мужчиной, а надо

писать как бы перед богом.

Все промолчали. Потом начал читать очередной поэт.

Помню Блока у нас, на квартире моей матери, на Ма­

лой Московской. Народу много. Мать показывает Любови

Дмитриевне старинные кружева, которых у нее была це­

лая коллекция. Идет общий гул. За ужином речи. Я до­

казываю Блоку, что все хорошо, что все идет так, как

надо. И чувствую, что от логики моих слов с каждой ми­

нутой растет и ширится какая-то только что еле зримая

трещинка в моей собственной жизни. Помню еще, как мы

в компании Пяста, Нарбута и Моравской в ресторане

«Вена» выбирали короля поэтов. Об этом есть в воспоми­

наниях Пяста 7.

Этот период, не дав ничего существенного в наших от­

ношениях, житейски сблизил н а с , — скорее просто позна­

комил. То встреча у Аничковых, где подавали какой-то

66

особенный салат из грецких орехов и омаров и где тогда

же подавали приехавшего из Москвы Андрея Белого,

только что женившегося. Его жена показывала, как она

умеет делать мост, а Анна Ахматова в ответ на это как-

то по-змеиному выворачивала руки.

И наконец еще одна встреча. Тоже на людях. В слу­

чайную минуту, неожиданно для себя, говорю ему то,

чего еще и себе не смела сказать:

— Александр Александрович, я решила уезжать от­

сюда: к земле хочу. Тут умирать надо, а я еще бороться

буду.

Он серьезно, заговорщицки отвечает:

— Да, да, пора. Потом уж не сможете. Надо спешить.

Вскоре он заперся у себя. Это с ним часто бывало.

Снимал телефонную трубку, писем не читал, никого к себе

не принимал. Бродил только по окраинам. Некоторые гово­

рили — пьет. Но мне казалось, что не пьет, а просто мол­

чит, тоскует и ждет неизбежного. Было мучительно знать,

что вот сейчас он у себя взаперти, и ничем помочь нельзя.

Я действительно решила бежать окончательно весной,

вместе с обычным отъездом из Петербурга. Не очень де­

монстративно, без громких слов и истерик, никого не

обижая.

Куда бежать? Не в народ. Народ — было очень туман­

но. А к земле.

Сначала просто нормальное лето на юге. Но осенью

вместе со всеми не возвращаюсь в Петербург. Осенью на

Черном море огромные, свободные бури. На лиманах мож­

но охотиться на уток. Компания у меня — штукатур

Леонтий, слесарь Шлигельмильх, банщик Винтура. Ски­

таемся в высоких сапогах по плавням. Вечером по мор­

скому берегу домой. В ушах вой ветра, свободно, легко.

Петербург провалился. Долой культуру, долой рыжий ту­

ман, Башню, философию. Есть там только один заложник.

Человек, символ страшного мира, точка приложения всей

муки его, единственная правда о нем, а может быть, и

единственное, мукой купленное, оправдание его —

Александр Блок.

Осенью 13-го года по всяким семейным соображениям

надо ехать на север, но в Петербург не хочу. Если уж

это неизбежно, буду жить зимой в Москве, а ранней вес­

ной назад, к земле. Кстати, в Москве я никого почти не

знаю, кроме кое-каких старых знакомых моей матери.

3*

67

Первое время Москва действительно не отличается от

южной жизни. В квартире, около Собачьей площадки, я

одна. В моей жизни затишье, пересадка. Поезда надо

ждать неопределенно долго. Жду.

Месяца через полтора после приезда случайно встре­

чаю на улице первую петербургскую знакомую, Софью

Исааковну Толстую. Она с мужем тоже переехала в