Александр Блок в воспоминаниях современников

сквозь транспарант, освещенный сзади, противоречивые

показания не слишком внимательных и точных свидете­

лей и очевидцев этой необычайной судьбы. Да ведь и

сам Александр Блок был таким свидетелем и очевидцем

в эпоху перед революцией.

И я ничего не могу прибавить к своему рассказу.

И мрачная пивная около цирка сгинула где-то в далеком

прошлом, как незаконченная строфа из черновиков

138

Блока — печальная примета времени, главным признаком

которого было одиночество человеческой души.

Мне иногда кажется, что я сделал непоправимую

ошибку, что не подошел к Блоку, а тогда я и подавно

считал себя нерасторопным глупцом и трусом.

Прошло несколько лет, и они были решающими в

каждой из человеческих судеб. Они были решающими

для России и для всего мира.

Весной двадцатого года Александр Блок приехал в

Москву. В Доме искусств, на Поварской — ныне улице

Воровского, там, где помещается Союз п и с а т е л е й , — Блока

представил слушателям хозяин этого дома, поэт Иван Ру­

кавишников, худой как скелет, с русой бородкой, некая

противоестественная помесь Дон-Кихота и козы. У него

к тому же был дребезжащий блеющий дискант, так что

оба они представляли из себя любопытное и знаменатель­

ное сочетание: высокого столичного духа и русской гу­

бернской провинции, обломок дворянской культуры и ку­

сок нижегородского купечества.

Александр Блок читал прозаическое предисловие к

«Возмездию». Читал сумрачно и веско, особенно веско и

горестно прозвучало: «Нам, счастливейшим или несчаст­

ным детям своего века, приходится помнить всю свою

жизнь; все годы наши резко окрашены для н а с , —

увы! — забыть их н е л ь з я , — они окрашены слишком не­

изгладимо...» Читал он и третью, еще не напечатанную

тогда главу поэмы. И здесь удивляло намеренно русское

произнесение французских слов. «Эдюкасьон сантиман-

таль» он сказал, как человек, не знающий или презира­

ющий законы французского языка, не по-дворянски, не

по-петербургски, а жестко выговаривая каждую букву,

без носового «эн», без дифтонгов, как семинарист или

Б а з а р о в , — тот самый Блок, который русскую мебель про­

износил по-французски «мэбль», а «тротуар» в стихах

считал двусложным словом, на этот раз намеренно ще­

голял обратным. Сидевшая рядом со мною тонкая цени­

тельница дикции ахнула от негодования <...>

На следующий день мы слушали Александра Блока

на Никитском бульваре, в Доме печати 5. На этот раз он

читал многое и разное, еще суше и сдержанней, чем в

шестнадцатом году. Снова и снова слушатели требовали

«Двенадцать», но он не откликнулся 6. Он, видимо, уже

сильно устал от выступлений. Когда Блок кончил, на­

чалось обсуждение.

139

Первым на трибуне появился лысый юноша в гимна­

стерке и черных брюках навыпуск. Высоким, раздра­

женным, петушиным голосом он сказал примерно следу­

ющее:

— Когда меня позвали на этот вечер, я прежде всего

переспросил: как — Блок? Какой Блок? Автор «Незна­

комки»? Да разве он не умер? И вот сейчас я убедился

в том, что он действительно умер 7.

И тогда на трибуну вышел Сергей Бобров. Он даже

не вышел, а выскочил, как черт из табакерки. Он был

совершенно разъярен. Усищи у него торчали угрожающе,

брови взлетели куда-то вверх, из-под очков горели жел­

тые, как у кота, глаза с вертикальным зрачком. Сильно

размахивая руками и с топотом шагая вдоль края эстра­

ды, как пантера в клетке зоологического сада, он кричал:

— Смею вас уверить, товарищи, Александр Блок от­

нюдь не герой моего романа. Но когда его объявляет

мертвецом э т о т , — и тут Бобров сильно ткнул кулаком

в сторону предыдущего о р а т о р а , — этот, с позволения

сказать, мужчина, мне обидно за поэта, п о н и м а е т е , —

вопил Бобров, потрясая к у л а ч и щ а м и , — за по-э-та!.. 8

Я рассказал здесь о том, чему сам был свидетелем,

рассказал бесхитростно и добросовестно, как полагается

летописцу, и на этом мои личные воспоминания о живом

Александре Блоке кончаются.

В. ЛЕХ

БЛОК В ПАРОХОНСКЕ

В КНЯЖЕСКОЙ УСАДЬБЕ

Княжеское жилище, называемое п а л а ц ц , — типичный

старопольский помещичий дом с фронтоном, поддержи­

ваемым белыми колоннами. Как заколдованные рыцари,

стерегут его великолепные пирамидальные тополи. Но

уже издали видны следы опустошения, произведенного

войной.

Ведь это осень 1916 года, когда война стала повсе¬

дневным явлением, и опустошительные следы ее видне­

лись повсюду, как знамения моровой заразы.

Поэтому окна в доме выбиты, клумбы запущены,

дворня разбежалась. В сенях стоит деревенский, крепкий

запах яблок. На винтовой лестнице следят за непроше­

ным гостем глаза рыцаря с таинственного двойного пор­

трета: в какой-то момент рыцарь превращается в даму

времен рококо.

В прежних княжеских залах царит хаос и запустение:

потухшая гладь зеркал в золоченых, роскошной резьбы,

рамах, немного отличающейся благородством линий мебе­

ли в стиле ампир, продырявленная историческая картина

и тут же несколько походных кроватей и пожитки, при­

надлежащие командному составу дружины, штаб кото­

рой помещается в княжеской усадьбе.

За окнами опустошенного зала, превратившегося в по­

дозрительную ночлежку, раскинулся густой сад. В от­