Блок принадлежал к тем авторам, которые замеча
тельно чувствуют театр, настоящий театр, большого
вкуса. Оттого так легко было ему находить контакт с ак
тером и заражать нас правдивыми, жизненными чувства
ми, убегая от излишней театральности. Все к нему
относились с большой любовью и желали обрадовать его,
хотя подчас это давалось нелегко. Пьеса была слишком
сложная и трудная для того, чтобы понравиться публике
партера и абонементов, приезжавшей нередко в театр
показать свои бриллианты и меха. Но об этой публике
мы не думали.
Владимир Иванович, как режиссер, очень увлекся
постановкой. Работали мы много. Особенно старался
Владимир Иванович по-новому поставить любовные сце
пы Изоры и Алискана. Здесь надо было избежать какого
бы то ни было сходства с приемами игры Ромео и
Джульетты. Часто в увлечении он бросал свое режиссер
ское место и бежал показывать Алискану — Гайдарову,
как надо делать эту сцену. В те времена это было очень
необычно потому, что показы режиссером актеру игры
отошли в область предания. Мы должны были сами на
ходить нужную выразительность и давать режиссеру ма
териал, чтобы он только поправлял нас, если мы ошиба
лись и делали неверно.
То, что писал Блок о своей встрече с Константином
Сергеевичем Станиславским в 1913 году 7, не похоже на
то, что было во время репетиций в 1916—1917 годах,
когда Станиславский больше понимал Блока, хотя все
же не до конца. Эти репетиции забыть нельзя. Два боль
ших художника старались понять друг друга и создать
настоящее произведение искусства. С одной стороны —
поэт-драматург, человек огромной фантазии, живущий
большими чувствами, чуждый всем мелким театральным
133
эффектам, с другой — режиссер, преобразователь искус
ства театра, гениальный К. С. Станиславский. Присут
ствовать при работе двух таких людей, самой участво
вать в ней — значит сохранить в душе на всю жизнь
впечатление того, что такое настоящее искусство и ка
кими путями идти к его вершинам.
Несмотря на то что работа над пьесой шла успешно,
в МХАТе она не пошла. Причиной этого были совсем
неожиданные обстоятельства. Во-первых, из театра вы
были В. И. Качалов (Гаэтан), отрезанный от Москвы во
время летних гастролей на юге деникинским фронтом,
так же как и Бертран — Н. О. Массалитинов, и я —
Изора, перешедшая в Малый театр на роль Саломеи.
Кроме того, К. С. Станиславский был недоволен декора
циями Добужинского, уехавшего тогда на родину, в
Литву 8. Константин Сергеевич решил ставить байронов
ского «Каина», считая, что эта пьеса более отвечает тре
бованиям времени.
Узнав, что «Роза и Крест» не пойдет в МХАТе,
Блок, очень огорченный, вынужден был передать пьесу
в другой театр.
Великое счастье работать над произведением большо
го русского поэта, встречаться, дружить с ним, выпало
на мою долю. Такие встречи редко бывают в жизни
актрисы, и они оставили в моей душе неизгладимый
след.
П. АНТОКОЛЬСКИЙ
ИЗ ОЧЕРКА «АЛЕКСАНДР БЛОК»
Была весна 1916 года. Пишущий эти строки очутил
ся в Петрограде, на залитых светом площадях и про
спектах славного города, среди пестрой толпы, в которой
часто можно было услышать шипящую польскую речь.
Я был студентом второго курса юридического факульте
та Московского университета, мне было двадцать лет,
а поэзия мерещилась мне сказочной страной, войти в ко
торую, может быть, и легко, но как это сделать, где эти
золотые ворота в поэзию, я совершенно не догадывался.
Однажды, бродя по Невскому, я натолкнулся на широко
вещательную афишу. В ней было сказано, что такого-то
числа в Тенишевском училище, что на Моховой, в восемь
часов вечера состоится выступление поэтов в пользу ра
неных в о и н о в , — были названы имена, одно вслед за дру
гим, хорошо известные и совсем неизвестные 1. Их было
много. И этот список показался мне чем-то вроде золо
тых ворот, о которых только что сказано. Конечно, я
был в Тенишевском училище уже за четверть часа до
начала.
Выступали все литературные корифеи. На эстраде
стоял растрепанный, в сюртуке и белом, закапанном крас
ным вином жилете Сергей Городецкий и шепелявил:
Славлю я, славлю племя славян... 6,5
Осип Мандельштам, повернувшись боком к аудито
рии и кося на нее настороженным глазом, напряженно
закинув вверх голову, выпевал прекрасные строки:
Впервые за сто лет и на глазах моих
Меняется твоя таинственная карта...
135
Так обращался он в трагические годы первой мировой
войны к материку Европы.
Парад знаменитостей, поэтов и прозаиков, продол
жался. Выступали Кузмин, Сологуб, Ауслендер, Потем
кин. Аудитория реагировала сдержанно-благожелательно.
Ни у кого не было явного успеха. Все было пристойно,
обыденно, скучно. И слушатели, и выступавшие писате
ли совместно выполняли обряд посильного служения —
чему? культуре? войне? общественности? обычаю? Ско
рее всего — последнее.
Александр Блок вышел незаметно. Момент его по
явления на эстраде был неуловим. Его встретила овация,
первая за весь вечер. Он был затянут в черный сюртук,
строен, тверд, спокоен. На овацию он никакого внимания
не обратил и начал читать...
С первых же строк стало ясно, что речь идет не о