Александр Блок в воспоминаниях современников

лонь, покрытых белыми цветами, Блок сказал: «Вот,

смотрите, под такой яблоней несет свою сторожевую

службу верный Бертран, и под ней он умирает у окна

Изоры». И столько любви и нежности вспыхнуло в его

лучистых глазах, когда он произнес имя «верного Берт­

рана».

Меня очень захватило то, что сказал Блок. Я сама

залюбовалась этой яблоней, но вдруг меня поразила

мысль: а откуда же сорвет розу Изора и отдаст ее

Страннику? Блок очень рассердился. «Розы вьются по

стенам около окна И з о р ы , — возразил о н , — а яблоневое

дерево растет у стены замка». И он начал подробно рас­

сказывать мне, какое окно у Изоры, где растет яблоня,

как пробегают по небу тучки, когда она смотрит в окно.

Казалось, он был в этом замке. Его раздражило мое

уточнение, ему хотелось, чтобы я, как исполнительница

роли Изоры, представляла так же, как и он, и замок, и

яблоню, и все вокруг. Тогда же я сказала Блоку о том,

что мне недостает для Изоры, в темнице перед появле­

нием призрака, монолога призыва, ожидания, мольбы,

чтобы Странник пришел. Молодая, земная Изора долж­

на высказать свой порыв. Для нее Странник не призрак,

а живой, чудесный певец, зовущий через страдание к ра­

дости, но не к беспредметной радости, а радости любви,

которую она хочет познать. Ее пугает крест, и не мо­

литься хочет она Страннику, не к молитве зовет ее его

песня. Для нее его зов открывает новый мир ощущений

чувств, порывов, которые до этого спали в ее душе. Моя

мысль понравилась Блоку, и через две репетиции он на­

писал монолог (после ухода Алисы в пятой сцене,

в Башне Неутешной Вдовы) 6.

Александр Александрович был в восторге от атмо­

сферы репетиций. Он говорил: «Я никогда, ни в одном

театре не видел такой работы, актеры приходят как на

праздник».

Во время одной из репетиций я получила от Блока

только что вышедший томик его «Театра», где была на­

печатана «Роза и Крест», с трогательной надписью:

«Ольге Владимировне Гзовской — Изоре — на память о

прекрасных днях марта и апреля 1916 года».

Чтение Блока, его советы давали нам возможность

почувствовать внутреннее зерно каждого действующего

лица. Граф — ограниченный, глупый, откормленный

126

деспот, но не крупная фигура, а мелкий феодал, временами

страшный в своей тупости и жестокости (сцена с Берт­

раном), временами бессмысленно-ревнивый и злой (сце­

на с Изорой), а временами не лишенный комизма, вы­

зывавший улыбку своей тупостью (сцена с Доктором и

Капелланом).

Раскрывая образ Изоры, автор избегал всякой сенти­

ментальности, сладости. Настоящая, скрытая внутри

страсть и стремление к познанию того, что радость есть

страдание; но это страдание выражается для нее в жизни

в том, что она не знает любви. Не воздушная, беспред­

метная мечта томит ее; она ясно видит образ того, кто

поет ей песню, не дающую ей покоя ни днем, ни ночью;

она знает — это не какой-то певец вообще, его зовут

Странник, у него синие очи и кудри как лен. Она гово­

рит о нем как о ком-то реально существующем и верит

в него твердо и наивно, так, как верит ребенок, когда

он держит палку и уверен, что это ружье. Попробуйте

сказать ему, что это палка. Как он заплачет, и вы раз­

рушите ему всю игру, являющуюся для него действи­

тельностью. Так же и Изора плачет и сердится, когда

окружающие не верят ей и считают ее больной. Когда

Изора посылает Бертрана на поиски Странника, она

говорит ему:

Вы должны мне певца отыскать,

Хотя бы пришлось

Все страны снегов и туманов пройти!

«Странник» — имя ему...

Черной розой отмечена грудь...

Так открылось мне в вещем сне!

Это звучало как определенное имя и «адрес», послед­

няя фраза произносилась Блоком так, как будто Изоре

кто-то сказал это в действительности, а не во сне. Это

не был беспредметный лепет избалованной мечтательницы,

романтической обитательницы замка. Простота, с кото­

рой она говорила это, заставляла Бертрана с улыбкой

отвечать на эти слова, он чуял правду в словах Изоры

своей тоже наивной, чистой душой большого ребенка.

Тут не было декламации ни у Изоры, ни у Бертрана,

была жизненная правда. Графиня нашла человека, кото­

рый не считает ее слова бредом, а ее — больной; он ее

понял, и она награждает его, по ее мнению, высшей на­

градой, делая своим верным вассалом и рыцарем, что

127

вызывает досаду, недоумение и даже смех у Алисы,

мелкой, похотливой мещанки

В чтении автора ясно чувствовалось, кто из героев им

любим, кого он презирает и к кому относится со сни­

сходительной иронией. Конечно, его любимец был Берт­

ран; в него он вкладывал, если можно так сказать, всю

свою большую душу поэта, а затем уже шел Гаэтан, и

никому потом не удавалось так передать его, как пере­

давал сам Блок. Когда он читал второе действие и произ­

носил слова Гаэтана, лицо его преображалось, глаза ста­

новились синими и весь он делался точно выше ростом,

а голос, сохраняя всю свою простоту, без всякого нажима

и театральности звучал почти мощно, он точно пел. Ве­

роятно, такими были те талантливые труверы и мене­

стрели, о которых мы знаем из народных сказаний и

древних саг.

Захватывали в чтении Блока необыкновенная эмо­

циональность, темперамент, тонкий рисунок образов, и

этому совсем не мешал несколько глуховатый тембр го­