Александр Блок в воспоминаниях современников

нес название пьесы, перечислил действующих лиц и об­

становку. Потом посмотрел как-то поверх всех нас, си­

девших вокруг него за столом, и, точно унесясь куда-то

далеко своими мыслями, прищурил глаза, будто вспоми­

ная что-то, и, не заглядывая в лежащую перед ним рас­

крытую книгу, обрывочно произнес приглушенным голо­

сом: «Двор замка. Сумерки». И зазвучал первый моно­

лог Бертрана:

Всюду беда и утраты,

Чт о тебя ждет впереди?

Ставь же свой парус косматый,

Меть свои крепкие латы

Знаком креста на груди.

Характерна была музыкальная сторона его чтения.

Глубокий, глуховатый голос Бертрана, резко-крикливый,

вульгарный звук речи Алисы, сладкий тенор Алискана,

деревянный, точно удары молотка об доску, лишенный

всякой гибкости голос графа и мелодично-страстный —

Изоры. Монолог Бертрана говорился как бы самому себе;

он слегка напевал песню, точно припоминая мелодию и

стараясь понять смысл слов... И переход на разговор

почти вполголоса, очень просто и значительно, как буд­

то человек разбирается в себе, прислушивается к чему-то

новому, что его занимает. Это очень хорошо объясняло

последующие слова Бертрана о том, что смысла песни

121

«не постигает рыцаря разум простой». Этот рыцарь в

чтении автора был живой, земной, с благородной душой,

сильный, непохожий на сладких и пошлых рыцарей в ла­

тах, с перьями на шлемах, вылощенных, но с пустой ду­

шой. Он был похож на ту яблоню, под которой он стоит

на страже в замке, связанный с землей, с природой.

И вдруг в окно — Алиса вульгарным, громким голосом

нарушает мир Бертрана, отгоняя его резко от окна; и он

робким голосом глухо отвечает: «Я отойду». Далее пере­

ход к сцене в замке — «дуэт» Алисы и Капеллана. Автор

передавал его шепотом, и это был шепот двух пошля¬

ков, невольно вспоминались строки его стихотворения

«Незнакомка»:

И каждый вечер, за шлагбаумами,

Заламывая котелки,

Среди канав гуляют с дамами

Испытанные остряки.

И на этот шепот — появление пажа Алискана, пре­

красного своей юностью, растерянного от того, что его

выбили из настроения Ромео, в котором он шел с лют­

ней к Изоре, и, наконец, все эти подготовительные полу­

тона переходили в покой Изоры — открытый звук голоса

с оттенком радости, когда она поет песню и счастлива,

что нашла ее. И сразу же радость сменяется отчаянием

при словах: «Не помню дальше». В этой сцене автор и

Изору, и Алису, и Алискана передавал полным, откры­

тым голосом. В его чтении для Изоры были очень ха­

рактерны быстрые смены настроений.

В фойе царила напряженная тишина. Глаза всех

были устремлены на этого человека, стоявшего с подня­

той головой, с лучистыми голубыми глазами, и какое-то

особое внимание было на лицах всех слушающих. Мы

боялись пропустить хоть одно слово, хоть одну интона­

цию, ловили, впитывали в себя, стремясь проникнуть

в глубину произведения, понять поэта.

Блок стоял поодаль от большого стола, за которым

мы сидели. Он читал наизусть, и каждое движение,

взгляд его были значительны: Бертран — плечи и голова

опущены, глаза смотрят исподлобья, точно что-то давит

шею; Гаэтан — весь прямой, как стрела, готовый взле­

теть куда-то с высоко поднятой головой и лучистым, яс­

ным взглядом. Эти два пластических образа очень хоро­

шо запомнились мне. Так ярко и четко Блок их вопло­

щал. При этом все было очень просто. Театральность,

122

декламация совершенно отсутствовали. Он точно пере­

носился в мир своего произведения, где жило и действо¬

вали его герои, с их чувствами и страстями. Переходы

от одного лица к другому были незаметны, не нарочиты,

их разделяли паузы, во время которых без слов кончал

жить один и начинал другой. Они рождались естественно

и просто, так же, как переход от стиха к ритмической

прозе. Блок не играл, а вызывал в них жизнь, и они

жили. В чтении Блока все было так просто, правдиво,

что нельзя было себе представить, как бы иначе могли

говорить эти люди, уже виделось, как они ходят, какие

у них голоса, какие у них глаза, вообще — какие они.

Блок окончил чтение. Некоторое время стояла какая-

то особая тишина, точно все боялись нарушить ту атмо­

сферу творческого вдохновения, которую принес с собой

автор. Блок сел и опустил глаза, спокойно закрыв книгу,

глухо произнес: «Конец». Казалось, точно он откуда-то

сверху спустился к нам вниз. Он был взволнован чтени­

ем, молчание не нарушалось еще несколько минут. По­

том начались восторженные высказывания, стали зада­

ваться разные вопросы, актеры встали и окружили ав­

тора. Пьеса всех увлекла, понравилась — это было ясно.

Блок, смущенный и радостный, принимал скромно и как-

то сконфуженно высказываемые ему похвалы. Константин

Сергеевич Станиславский крепко жал ему руку. Подо­

шла и я к Александру Александровичу и сказала ему,

что я счастлива, что меня назначили на роль Изоры. Он

очень внимательно посмотрел на меня, точно желая убе­

диться, что это — просто любезность или я действитель­

но говорю искренно, и ответил: «Да, да, я знаю».

Я продолжала: «Я очень бы хотела о многом поговорить

с вами, Александр Александрович. Боюсь я этой роли,

но очень хочу ее и г р а т ь » . — «Что же вас пугает?» — спро­

сил Блок. Я ответила: «Да вот она испанка, а я не