Александр Блок в воспоминаниях современников

афишами, и вот ранней весной, если не о ш и б а ю с ь , —

в марте месяце, я увидала желанную афишу — Блок вы­

ступает в аудитории Политехнического музея. Я пошла

на этот вечер 1.

Зал переполнен... Вышел Александр Александрович,

очень скромно и строго одетый. Никакой позы, никакой

эстрадности, никакой рисовки на публику. Казалось, она

для него не существует. И в тишине напряженного вни­

мания зазвучал его голос, в каждом стихотворении раз­

ный. То мягкий и нежный, без всякой сладости, зову­

щий и пленяющий в лирике, которую он передавал

с особым, ему свойственным «блоковским» темперамен­

том (стихотворения «Влюбленность», «На островах»,

«В ресторане», «Незнакомка»); то гневный и властный

в таких стихах, как, например, «Демон» 2 (я до сих пор

слышу:

Иди, иди за мной — покорной

И верною моей рабой.

Я на сверкнувший гребень горный

Взлечу уверенно с тобой.

116

Я пронесу тебя над бездной,

Ее бездонностью дразня.

Твой будет ужас бесполезный —

Лишь вдохновеньем для меня);

то глубоко проникавший в душу каким-то особым, метал­

лическим звоном, словно колокол из серебра (в стихах

о русской природе, о России). Чувствовалось, как он

любит родину, как дорога ему эта «глухая песня ямщи­

ка», с какой верой обращается он к России:

Не пропадешь, не сгинешь ты,

И лишь забота затуманит

Твои прекрасные черты...

И невозможное возможно,

Дорога долгая легка,

Когда блеснет в дали дорожной

Мгновенный взор из-под платка...

Блок совершенно особенно, по-новому освещал жен­

скую душу с ее стремлениями и переживаниями. Стихо­

творение «На железной дороге» в его исполнении было

не только повестью о трагедии женского сердца, погиб­

шего от л ю б в и , — нет, у него это звучало гораздо глуб­

же. Гневно загорались лучисто-серые глаза поэта, они

становились черными и смотрели прямо в зал, когда оп

говорил:

Не подходите к ней с вопросами,

Вам все равно, а ей — довольно;

Любовью, грязью иль колесами

Она раздавлена — все больно.

И воскресал в памяти ряд других образов женщин, кото­

рые погибали в глуши далеких городов и городков и тра­

тили себя на мелкие, ничтожные дела, а могли бы де­

лать большое и важное.

Пророчески звучало в исполнении Блока стихотворе­

ние «Новая Америка». Вся история России проходила

перед нами, когда мы слушали это стихотворение. Мы

думали о ее просторах и бесконечных возможностях, ви­

дели красоту и силу, что таилась на Руси, и рождалась

огромная вера в будущее, которое придет. Взволнованно,

почти восторженно произносил Блок заключительные

строки:

То над степью пустой загорелась

Мне Америки новой звезда!

117

Это ударение на слове «новой» звучало так, что верилось:

не повторением, не подражанием Америке будет Россия,

ей предназначена иная судьба.

Не преувеличивая, можно сказать словами Пушкина,

что Блок в этот вечер «глаголом жег сердца людей».

Выступление окончилось. Аплодисменты... вызовы... ова­

ции...

Качалов хотел познакомить меня с Блоком, звал за

кулисы. Я не пошла. Побоялась. Я знала по рассказам,

какие актрисы нравились ему. Я знала, что я совсем дру­

гая, не блоковская. Для меня этот вдохновенный чело­

век — поэт с особенными, то серыми, то черными гла­

зами, скромный и такой значительный, стоял где-то

очень высоко, и я боялась, что в закулисном шуме вос­

торгов и всяких, быть может и пошлых, похвал и пожи­

маний рук поэта поклонниками и поклонницами поте­

ряется то, что я несла в своей душе.

Прошло немного времени, и как-то после репетиции

ко мне подошел Владимир Иванович Немирович-Данчен­

ко и сказал, что хочет со мной говорить об одной пьесе,

которую собирается ставить театр. Названия пьесы он

не упомянул. Я спросила: «Какая это пьеса? Кто автор?»

Владимир Иванович, как всегда, таинственно улыбнулся

и ответил: «Пока секрет. Я хочу поговорить с вами.

Вы мне почитайте стихи современных поэтов, а я по­

слушаю вас, и мы поговорим». Мы тут же условились

с ним о встрече у меня дома на следующий вечер.

Я очень взволнованно готовилась к этой встрече.

Думала весь день, что же я буду ему читать, каких поэ­

тов, что он хочет услышать от меня. Будучи ученицей

Константина Сергеевича Станиславского, я играла в по­

становках Немировича несколько раз, но всегда работал

со мной Константин Сергеевич. Он договаривался с Не­

мировичем, по какому пути мне надо идти, чтобы я де­

лала то, что как режиссер хотел получить от меня Не­

мирович. Но подход к роли, работа над ней велась по

системе Станиславского, с ним самим. А тут вдруг без

Константина Сергеевича Владимир Иванович хочет меня

слушать. Что же мне ему читать? Я подумала: раз Вла­

димир Иванович выбрал пьесу, она будет серьезная,

глубокая, тяжелая, решающая какие-нибудь очень слож­

ные психологические проблемы. В работе с ним я всегда

ощущала его как режиссера, идущего больше от ума,

чем от сердца. Очень уж он своей манерой работать

118

отличался от Константина Сергеевича, который был весь

действие, порыв, огонь, темперамент. Владимир Ивано­

вич, всегда спокойный и редко повышавший свой голос,

объясняя самый горячий, страстный монолог или диалог,

говорил с паузами, медленно произнося слова. Даже в

такой сцене, как сцена Лауры и Дон Карлоса в «Камен­