ки и против них четко написал: «Этого нельзя». Это —
именно те строчки, где неуклюжий, неловкий оборот соз
давал, как я поняла позже, впечатление двусмысленно
сти.
Как потом разглядывала, как изучала я эти его еле
заметные черточки, скобки! Это был мой «литературный
институт». Это был его отстоявшийся, проверенный опыт,
который поэт с беспримерной добротой хотел передать
незнакомой девчонке, полуребенку. И, наперекор соб
ственному утверждению о том, что «никакие ценители
тут не п о м о г у т » , — он помог мне, как никто.
В стихи была вложена записка — на таком же белом
листке, и с таким же учтивым обращением «Многоува
жаемая Елена Михайловна!». Записка была недлинная.
Она вся состояла из трех строчек:
106
«В каждом человеке несколько людей, и все они
между собой борются. И не всегда достойнейший побеж
дает. Но часто жизнь сама разрешает то, что казалось
всего неразрешимей».
Это как будто бы не имело прямого отношения ни к
моему письму, ни к моим стихам. Я приняла это, как
ответ на какой-то незаданный в о п р о с , — отклик на какие-
то глубоко и скрыто зреющие полуосознанные мысли.
В дальнейшем моя судьба сложилась очень неровно.
В прихотливых жизненных перипетиях я утратила дра
гоценные страницы, исписанные почерком Блока; и те
перь письмена эти хранятся единственно в моей памяти.
Но — «песня — песнью все пребудет...» 10. А Песня Судь
бы звучит многими голосами; в их числе и симфониче
ский голос Блока, и мой т о г д а ш н и й , — неуверенный, мла
денчески слабый, но все же озвученный временем го¬
лос.
ВС. РОЖДЕСТВЕНСКИЙ
ИЗ КНИГИ «СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ»
В середине лета 1924 года случилось так, что нам
с Есениным надо было ехать вместе в Детское Село.
<...>
В вагоне мы много говорили о Москве, и меня удиви
ло, что на этот раз он отзывался о многих своих мос
ковских приятелях с оттенком горечи и даже некоторого
раздражения. Тем охотнее возвращался он к беспечаль
ным временам юности, когда еще никому не ведомым
парнем приехал в Петроград в поисках литературной
славы.
Вот что рассказывал он мне о своей первой встрече
с Александром Блоком.
Блока я знал уже д а в н о , — но только по книгам. Был
он для меня словно икона, и еще проездом через Моск
ву я решил: доберусь до Петрограда и обязательно его
увижу. Хоть и робок был тогда, а дал себе зарок: идти
к нему прямо домой. Приду и скажу: вот я, Сергей Есе
нин, привез вам свои стихи. Вам только одному и верю.
Как скажете, так и будет.
Ну, сошел я на Николаевском вокзале с сундучком
за спиной, стою на площади и не знаю, куда идти даль
ш е , — город незнакомый. А тут еще такая толпа, извоз
чики, трамваи — растерялся совсем. Вижу, широкая
улица, и конца ей нет: Невский. Ладно, побрел потихо
нечку. А народ шумит, толкается, и все мой сундучок
ругают. Остановил я прохожего, спрашиваю: «Где здесь
108
живет Александр Александрович Блок?» — «Не з н а ю , —
о т в е ч а е т , — а кто он такой будет?» Ну, я не стал ему
объяснять, пошел дальше. Раза два еще спросил — и все
неудача. Прохожу мост с конями и вижу — книжная
лавка. Вот, думаю, здесь уж наверно знают. И что ж
ты думаешь: действительно раздобылся там верным адре
сом. Блок у них часто книги отбирал, и ему их с маль
чиком на дом посылали 1.
Тронулся я в путь, а идти далеко. С утра ничего не
ел, ноша все плечи оттянула. Но иду и иду. Блока по
видать — первое дело. Все остальное — потом. А назавт
ра, надо сказать, мне дальше ехать. Пробирался я тогда
на заработки в Балтийский порт (есть такое место где-то
около Либавы) и в Петрограде никак дольше суток оста
ваться не рассчитывал. Долго ли, коротко ли — дошел
до дома, где живет Блок. Поднимаюсь по лестнице, а
сердце стучит, и даже вспотел весь. Вот и дверь его
квартиры. Стою и руки к звонку не могу поднять. Лег
ко ли п о д у м а т ь , — а вдруг сам Александр Александрович
двери откроет. Нет, думаю, так негоже. Сошел вниз, по
ходил, походил около дома и решил наконец — будь что
будет. Но на этот раз прошел со двора, по черному ходу.
Поднимаюсь к его этажу, а у них дверь открыта, и чад
из кухни так и валит.
Встречает меня кухарка. «Тебе чего, паренек?» —
«Мне б ы , — о т в е ч а ю , — Александра Александровича пови
дать». А сам жду, что она скажет «дома нет», и придет
ся уходить несолоно хлебавши. Посмотрела она на меня,
вытирает руки о передник и говорит: «Ну ладно, пойду
скажу. Только ты, милый, выйди на лестницу и там
постой. У меня тут, сам видишь, кастрюли, посуда, а ты
человек неизвестный. Кто тебя знает!» 2
Ушла и дверь на крючок прихлопнула. Стою. Жду.
Наконец дверь опять настежь. « П р о х о д и , — г о в о р и т , —
только ноги вытри!»
Вхожу я в кухню, ставлю сундучок, шапку снял, а
из комнаты идет мне навстречу сам Александр Александ
рович.
— Здравствуйте! Кто вы такой?
Объясняю, что я такой-то и принес ему стихи. Блок
улыбается:
— А я думал, вы из Боблова. Ко мне иногда заходят
земляки. Ну пойдемте! — и повел меня с собой.
109
Не помню сейчас, как мы тогда с ним разговор на