Александр Блок в воспоминаниях современников

м я » , — само «Новое время»! — отступилось от Розанова!

Ему пришлось перекочевать в татарскую орду «Земщины»!»

Бледнея от гнева, Философов не читал, а выкрикивал

циничные сентенции Розанова по адресу русских револю­

ционеров: «Захотели могилки на родной стороне?! Нет

для вас родной с т о р о н ы , — волки, волки и волки!» И на

каждое слово зал отвечал негодующим гулом.

Вслед за Философовым выступает корректнейший и

скучноватый профессор — историк Карташев. Лектор

превратился в трибуна: гремит, пророчествует: «Инди­

видуализм! Вот куда он ведет! Индивидуализм! Вот где

зло, вот где общественная опасность!»

Но слышатся и другие голоса. Нет, не все согласны

на исключение Розанова. Ни за что не согласен литера­

туровед Е. В. Аничков, вся его небольшая, кругленькая

фигурка бурлит и пышет гневом: «Недопустимо, чтобы

судили писателя за его убеждения! Нельзя судить мыс­

лителя за его мысли! Меня самого с у д и л и , — а я не могу

и не буду никого судить!»

Как «рыцарь бедный» 7, стоит перед толпой худоща­

вый, рыжеватый Е. П. Иванов; мольбой и рыданием зве­

нит его тихий голос, отчаяние на его бледном, страдаль­

ческом лице: «Богом молю в а с , — не изгоняйте Розанова!

Да, он виновен, он низко п а л , — и все-таки не отрекай­

тесь от него! Пусть Розанов б о л о т о , — но ведь на этом

болоте ландыши растут!»

А Блок? Он непроницаем. Чем больше шумят и вол­

нуются в зале, тем крепче замыкается он в себя. Непо­

движны тонкие правильные черты. Он весь застыл. Это

уже не лицо, а строгая античная маска. С кем он? За кого

он?.. Ведь Аничковы его личные друзья. Е. П. Иванову

он стихи посвящал... Убедили его эти люди? Согласен он

с ними? Не понять.

Звонок председателя. Философов объявляет: ввиду

важности вопроса — голосование тайное. Голосуют толь­

ко действительные члены общества; каждый сдаст в пре­

зидиум свою именную повестку. Те, кто против исключе­

ния Розанова — поставят на повестке знак минус; те, кто

голосуют за исключение — поставят на повестке знак

плюс.

103

В напряженной тишине Философов вызывает поимен­

но всех действительных членов. Блок пробирается меж

рядов. У него в руке полусвернутая повестка. Он идет

мимо меня,— я успеваю заглянуть в этот белый листок —

и явственно вижу: карандашом поставлен крест... Плюс!

Он за исключение! Он проницателен! «Ландыши» не

соблазнили его...

Ничего, в сущности, не произошло,— а этот далекий,

неприступный облик почему-то в моих глазах смягчился,

стал живее и ближе. Я набираюсь храбрости. Из моей

девичьей лирики отделяю то, что мне кажется закончен­

ное, совершеннее. Тщательно переписываю на машинке,

придумываю сопроводительное письмо — и бух, как в

воду головой...

От любимой подруги ничего не утаишь — и любимая

подруга, волнуясь не меньше меня, ждет результата, а в

ожидании ехидно цитирует:

Курсистка прислала

Рукопись с тучей эпиграфов

(Из Надсона и символистов). .. 8

Я со слезами клянусь, что эпиграфов из Надсо­

на — не было. И вообще никаких эпиграфов — даже из

символистов...

Проходит день-два,— и мне подают белый конверт.

Мой адрес и имя поставлены неизвестной, уверенной ру­

кой. Крупные буквы четки, изящны, закруглены. Я ни­

когда не видела этого почерка, но у меня нет сомнения,

что это тот, тот самый, единственный в мире. Почему-то

я зажигаю электричество среди бела дня; иду к телефо­

ну, по пути опрокидывая стулья, читаю, читаю по теле­

фону любимой подруге... Письмо — белый листок, сло­

женный пополам. По четырем страницам бегут редкие

разгонистые строки. А в конце четвертой страницы —

полная подпись без сокращений, два слова, которые

звучат как музыка: «Александр Блок»...

«О, глупое сердце, смеющийся мальчик! Когда пере­

станешь ты биться?» 9

Многоуважаемая Елена Михайловна!

Сейчас я просматривал Ваши стихи. Они не поразили

меня особой оригинальностью и новизной, но они напев­

ны, в них есть искренность и какая-то мера.

105

По-видимому, Вы много читали современных поэтов

и они не всегда хорошо на Вас влияли.

Думаю, что Вы все сделаете сами, и никакие «цени­

тели» тут не помогут.

Вы пишете, что я вначале тоже нуждался в чьем-то

совете. Не думаю. Может быть, и был такой момент, но

я его не заметил, не помню. Моих ранних стихов я ни­

кому не читал. Показывал только матери, с которой осо­

бенно близок.

Хочу Вам сказать одно: все, самое нужное в жизни,

человек делает сам, через себя и через большее, чем он

сам (любовь, вера).

Думаю, что Вы понимаете, потому что относитесь

к жизни серьезно.

Александр Блок.

Если стихи Вам нужны, я могу вернуть.

Когда рассеялся туман первого восторга, я опять на­

писала ему. Поблагодарила за внимание, поблагодарила

«за урок» (при всей юной самонадеянности, я все же

поняла, что дан мне урок нешуточный) и упомянула,

что мне хотелось бы получить обратно стихи. Еще день-

два — и опять письмо в белом конверте, на этот раз —

заказное, полновесное. В письме — мои стихи; и почти

на каждой странице — признак того, что их не «просмат­

ривали», а ответственно и внимательно читали. Кое-что

обведено тонкой чертой, иное заключено в скобки, а в

одном месте его карандаш сердито отчеркнул две строч­