Некоторое время тому назад, любезная Сестрица, у меня была оказия Вам написать, и это обстоятельство может сделать меня в Ваших глазах неблагодарной и ветреной особой, от чего я, разумеется, весьма далека. Я была очень тронута, любезная Сестрица, тем, что Вы соблаговолили информировать меня обо всем, что касается моей Шведской Сестры[489]
в период Ее пребывания в Веймаре, а также тем интересом, который Вы в своем рассказе к ней проявили. В Ее судьбе есть устрашающая неопределенность, в особенности в том, что касается Ее Сына, который, я считаю, не может быть в безопасности там, где он сейчас находится[490]. Вообще же бесконечные потрясения, которые Германия переживает во всех отношениях в настоящее время, делают, как мне кажется, весьма горестным пребывание в ней тех, кто нам дорог; в существовании Германии, всех Ее сословий, начиная с особ Королевского рода и вплоть до ремесленников, есть что-то такое шаткое, что мне кажется, в ней можно жить лишь сегодняшним днем. – Ах, если бы можно было вырвать из нее всех тех, которых хотелось бы видеть за ее пределами! Я представляю, любезная Сестрица, что Вы должны были почувствовать, когда Герцог Голштинский собственной персоной оказал Вам столь дружеское участие[491]. Но оставим эту ненавистную патетику, пока мы все, и я в том числе, являемся всего лишь пассивными созерцателями, думать об этом, быть вынужденными постоянно дрожать, постоянно напрасно возмущаться, не имея возможности изменить что-либо ни на йоту, все это вызывает немало желчи. – Я еще не поздравляла Вас с родами Вел[икой] Княгини Екатерины, но Вы отдадите мне должное, предположив, что в Ее благополучном разрешении от бремени я приняла живейшее участие. Последствия родов давали себя знать несколько дольше обыкновенного и были мучительными для нее, но покинула она нас в добром здравии и, как нас уверили, пребывает в нем и сейчас. Я познакомилась на днях с человеком, у которого было рекомендательное письмо от Вас для Имп[ератрицы]. Это –