Александр Пушкин: близкая эпоха

Мы уже отмечали, что у Пушкина была удивительная способность общаться – с неподдельным интересом – с абсолютно разными людьми. Например, с двумя противоположными по характеру ровесниками, Кавериным и Чаадаевым (Александр от всех впитывал все самое интересное и полезное). Тем не менее, будучи полярными по темпераменту и стилю поведения, Каверин и Чаадаев были достаточно близки по своим глобальным установкам. Но в этот петербургский период Пушкин будет активно общаться как с будущими декабристами – с меланхолическим Якушкиным, с нервным Каховским и со знаменитым бретером эпохи, благородным Михаилом Луниным[43], – так и с будущим долгосрочным военным министром России Александром Чернышевым и Алексеем Орловым[44], который в 1845 году сменит Бенкендорфа на посту начальника III отделения.

Общался Пушкин с Александром Чернышевым и Алексеем Орловым (несмотря на замечания Николая Тургенева) у всех на виду, в театре.

Как только в 1818 году Жуковский оседает в Санкт-Петербурге, Пушкин становится завсегдатаем его суббот, тем более что расстояние от дома, где снимал квартиру Жуковский (на углу Крюкова канала и Кашина моста/, до дома, где жили Пушкины у Калинкина моста, не более полутора километров. Это одна и та же Коломна, Пушкин и Жуковский стали коломенскими братьями.

На Крюковом канале Пушкин зачитывал «Руслана и Людмилу» – по мере написания (мировые премьеры по субботам). И это хотя бы минимально дисциплинировало поэта в его дерзкий, анархичный петербургский период.

Последние сцены поэмы Александр зачитал в Великую пятницу (как напишет Жуковский на подаренном Пушкину своем портрете) 26 марта 1820 года, но только уже в казенной квартире Василия Андреевича во флигеле Аничкова дворца – туда Жуковский переехал в конце 1819 года. В тот вечер Василий Андреевич был сражен наповал гением молодого поэта, сочинившего то, что никто еще никогда с такой легкостью и органичностью не писал на этом языке. Пораженный Жуковский вскочил – почти как Сергей Львович, прочитавший в газете о создании Царскосельского лицея, – и решил немедленно что-нибудь подарить молодому сверхчеловеку. Только вот специальной кладовой с подарками, как у царей, у Жуковского не было…

– Пушкин, хочешь вазу? Не хочешь? Может, подсвечник? Опять не хочешь? Ты привередливый, Пушкин! Колонну бы подарил, но мне ее не вырвать, не Самсон я… о! Пушкин, я подарю тебе свой портрет! И спрашивать не буду – хочешь ты его или нет. Конечно, хочешь! Сейчас надпишу: «Победителю-ученику от побежденного – учителя…» — Так пойдет, Пушкин? Нравится? «…в тот высокоторжественный день, в который он окончил свою поэму “Руслан и Людмила”. 1820, марта 26, Великая пятница».

Этот портрет будет висеть в рабочем кабинете Пушкина на Мойке, 12, в его последней квартире. Висит он там и сейчас.

Два чтения Пушкиным своих произведений[45] – это краеугольные события русской истории. Если учебник русской истории не содержит этих событий, то это неправильный учебник.

Написав прекрасную большую поэму, Пушкин стал большим поэтом.

На грани фола. Или уже за гранью?

Если уж дерзить, то эпиграммами – коротко и жестко. Эпиграммы без Интернета и мобильной связи моментально разносились по крупным городам империи. И нередко перерастали в дуэли. Такие тексты должны быть максимально злыми и обидными (помните? – резкий выпад с воображением). А дальше все зависит от чувства юмора и хладнокровия оппонентов…

Знакомство Пушкина осенью 1819 года на «чердаке» у Шаховского с Федором Толстым-Американцем плавно переросло в обмен злыми эпиграммами.

К счастью, дуэли в этом случае удалось избежать.

Той же осенью Пушкин пишет эпиграмму на Кюхельбекера со знаменитой фразой «и кюхельбекерно, и тошно». Есть определенная вероятность, что за этим последовал вызов Вильгельмом Кюхельбекером Пушкина на дуэль, где Александр отличился еще и шуткой. Он обратился к Дельвигу, который почему-то был секундантом Кюхельбекера:

– Дельвиг, встань на мое место, здесь безопаснее!

Кюхельбекер взбесился, рука дрогнула, он сделал пол-оборота и попал в фуражку Дельвигу. Пушкин со смехом отбросил свой пистолет.