Александр Золотая Грива.

Подбежал к двери, пинком распахнул. По всему коридору, на полу застыли стоящие на коленях согнутые фигурки слуг. Они сбежались на грохот в спальне хозяина и теперь покорно ждали своей участи. Взбешённый непонятно от чего хозяин мог запросто зарубить всех, искалечить или выгнать на улицу. Ведь они не слуги, они просто рабы. Их можно даже кушать на завтрак или ужин по одному и никто не осудит за это. Рабы!

Александр с шумом выдохнул горячий воздух, меч непроизвольно пошёл вниз, звонко дотронулся кончиком лезвия мрамора пола, дёрнулся вверх. Медленно стекают тёмные капли, падают на белые мраморные плиты, растекаются лужицей - видно, разрубил винный ящик. И чёрт с ним...

- Вот что, - сказал тихо, почти вяло, - приказываю завесить тряпками всё зеркала в доме. Всё, поняли? Прежнего хозяина больше нет. А теперь идите спать.

До утра сидел у окна, тупо глядя на медленно светлеющее нёбо. Когда непроглядная тьма перешла в глубокую синеву и холодный рассветный ветер ледяными пальцами зашершавил кожу острыми пупырышками, поднялся, разыскал походную форму ромейского офицера, оделся. Забросил меч за спину.

Он медленно шёл по длинному коридору дома, что принадлежал ему как подарок императора. Картины, барельефы на мраморных стенах не мигая смотрели на него. Безглазые статую античных богов презрительно глядели в пустоту и казалось, что уголки мраморных губ брезгливо опускаются, как только он приближается. Подковы солдатских сапог нагло гремят в ответ по полированным плитам. Многочисленные зеркала, в которые Александр любил как бы невзначай взглянуть, когда проходил мимо, тщательно завешены прислугой. С перепугу рабы укрыли чёрным вообще всё, в чём мог отразиться их хозяин и владелец.

Александр горько усмехнулся. Проходя мимо позолоченной статуи голой нимфы, не удержался, смачно харкнул в похотливо улыбающееся лицо. Сбежал по лестнице, кованые сапоги прозвенели весёлой дробью по мраморным ступеням, словно вражеские стрелы, что градом сыпятся с нёба на броню, пнул входную дверь и светлеющий мир распахнулся навстречу.

Он был готов к долгому ожиданию аудиенции у императора, но Василий принял его сразу, как только доложили. Оглянулся, поворачиваясь в пол-оборота, скупо улыбнулся:

- Ну, наконец-то ... Я уж думал, что не увижу прежнего Александра.

- Я только начал возвращаться, - ответил Александр, - но мне нужна помощь, ваше величество.

- Разумеется, вы её получите. Разведка тайной канцелярии докладывает, что болгары никак не успокоятся, снова готовятся к войне. Вам надлежит отправиться на Балканы, проверить состояние войск, подготовить и, не ожидая нападения болгар, начать упреждающие боевые действия.

Василий подошёл к разложенной на столе карте, медленно провёл рукой, словно сгребая невидимый мусор, сжал кулак.

- Конечно, лучше всего истребить подлое племя, так что б и памяти от них не осталось, да не получится. Приказываю убивать как можно больше, всех подряд, малейшее проявление жалости карать смертью!

- Так и будет, - склонил голову Александр.

Переход по холодному зимнему морю занял почти неделю вместо ожидаемых трёх дней. Дромон немилосердно трепал шторм, начавшийся сразу, как только белые стены Константинополя скрыл горизонт. С севера потянуло могильным холодом, злой борей завыл, засвистел снастями, парус растерянно хлопнул, полотняная грудь опала, поползла вниз, а потом выгнулась в обратную сторону. Матросы сноровисто убрали ненужный парус, сели за вёсла.

Медленно, словно на похоронах, дромон полз вперёд, перебираясь с волны на волну. Они методично били в носовой таран, каждый раз взрываясь тучей маленьких холодных брызг, которые встречный ветер злорадно швырял на палубу. Матросы скоро промокли с ног до головы и кожаные плащи не помогли. Опытный капитан приказал открыть бочку с крепким вином и каждый час поить матросов, а на закуску давать свиное сало с мясом. Пьяные и сытые матросы играючи ворочали длинными тяжёлыми вёслами, так что те трещали и прогибались. Дромон упорно карабкался по горбатой воде и только когда начинало темнеть, капитан приказывал подойти к берегу. Плыть ночью, в абсолютной холодной тьме никто не хотел.

От постоянной качки, сырости и холода можно было одуреть. Что бы не сбеситься от безделья и непрерывного качания Александр охотно садился за весло. Он грёб, не замечая усталости, горящих от непривычной работы ладоней и ломоты в спине. Если в начале плавания он едва терпел боль, то уже через день она ослабела, сморщилась и только изредка напоминала о себе острыми уколами, всё реже и реже. Пил вино наравне с матросами, с удовольствием ел сало и мясо. Чувствовал, как с каждым днём из него уходит прежняя расслабленность, тело наливается силой, жёсткостью, даже голос стал другим - громким, отрывистым, а не таким, как раньше, бархатистым, переливчатым, с нотками томной усталости, словно у распаренной бабы после бани, тьфу!