– Задачи и в самом деле трудные?
– Ужасно! – Костик знает, что выдавать нельзя.
– Ну, идите к доске, кадет Нифонтов.
Метнув на Севку пышущий священной яростью взгляд, кадет Нифонтов идёт.
– Доставайте арифметику, – командует Ирина Ивановна. – Пишите на доске задачу.
Костя пишет.
Рядом с Фёдором Петя Ниткин закатывает глаза, совсем как сестрёнки Вера или Надя. Задачи на самом деле не очень сложные, просто надо было как следует слушать в классе, но Севка, разумеется, до подобного не опустился.
Однако Ирина Ивановна неумолима. Сева даже не успевает выдохнуть, что к доске отправился не он, а Костька, как слышит, не веря своим ушам, уже свою собственную фамилию. А? Что? Как так? Двое у доски?!
– Вот сейчас кадет Нифонтов будет помогать кадету Воротникову решать задачу. Берите мел, Всеволод. Что у нас тут? Ага, сапожники тачают сапоги. Прекрасно, рисуйте, Сева. Это вы можете?
Поражённый в самое сердце Воротников и в самом деле берёт мелок.
– Р-рисуйте, Ирина Ивановна?
– Да. Рисуйте. Не пойте, не пляшите, не делайте стойку на руках, а воспользуйтесь верхними конечностями и изобразите нам условие задачи. В картинках.
Сева честно пытается изобразить. На доске появляется худой сапожник в фартуке. На фартуке возникает заплата. Парой штрихов Воротников делает щёки бедного мастерового впалыми, словно тот не ел пять дней.
– Прекрасно! – одобряет Ирина Ивановна. – Теперь запишите условия в численной форме…
Буквы и цифры даются Севе отчего-то хуже – валятся, словно подгулявшие приказчики, кто налево, кто направо. Однако Воротников старается. Приходится расписывать задачку по вопросам, и Ирина Ивановна велит «вырисовывать буквы». Сева пыхтит, он весь покрыт крошками мела, белой пылью, но вот – о чудо! – очередное прописное «О» получается уже не как падающий пузатый бурдюк.
А меж тем Костя Нифонтов, хоть и зыркая исподлобья, но решает первый вопрос – вернее, помогает решить его Севке. А за ним и второй, и третий; и вот задача сдаётся, к вящему удовольствию всего первого отделения. На доске же остаётся унылый сапожник; Ирина Ивановна подходит к нему, чуть склонив голову набок, два касания мелком – и вот мастеровой уже улыбается, а с фартука его исчезает заплата.
– Вот видите, Сева. И задачу решили, и чистописание подтянули.
Кадеты смеются.
О недавнем взрыве на станции, о последующем шествии к дворцу, о выстрелах и жертвах они если и не забыли, то, во всяком случае, отодвинули это куда-то далеко.
Лев Бобровский таки посвятил своих приятелей, Нифонтова и Воротникова, во все подробности подземных приключений; Феде это не слишком понравилось, но, в конце концов, именно Бобёр нашёл потерну, так что уж пусть.
Они пытались следить, все пятеро, но быстро выяснилось, что болтаться внизу, у спуска в подвал, не получается ни утром, ни вечером, даже в так называемое свободное время. И дядьки-фельдфебели, и офицеры, и просто учителя – все гоняли горе-наблюдателей.
Лев скрежетал зубами, но деваться было некуда.
Петя Ниткин многозначительно молчал и лишь изредка с поистине ангельской кротостью напоминал, что он-то с самого начала предлагал всё рассказать m-lle Шульц.
Замок ему Бобровский, кстати, добыл, и теперь Петя, обложившись собственноручно сделанными копиями каких-то чертежей, корпел над рисунками отмычек. Дело, однако, двигалось медленно, потому что на «ручном труде» занимались кадеты не металлом, а деревом и что-то можно было смастерить только втихаря.
Октябрь катился к концу, подступал ноябрь, седьмая рота старательно (или не очень) училась, ибо головы от уроков было теперь поистине не поднять. Выделились отличники и отстающие. Севка Воротников, вечно голодный, а вдобавок и не получавший ни посылок из дому, ни даже карманных денег, отбирал теперь утреннюю колбасу у других жертв, чтобы никому не было обидно, обходил трёх-четырёх «слабачков».
Почти каждый день седьмая рота отправлялась в тир и там, не жалея, жгла малокалиберные патроны. Кроме Феди неплохо стрелял Пашка Бушен – их двоих Две Мишени отделял теперь от остальных, препоручая бородатому сотнику лейб-гвардии Казачьего полка, и тот, хитро кося глазом, учил мальчишек уже не просто «изрядной стрельбе», но именно «стрелецкому искусству», как он выражался.
Две Мишени тоже не давал ни отдыха ни срока.
– Седьмая рота! Ориентир – отдельно стоящая сосна на пригорке, легко бегом марш!.. Головной дозор, пошли!.. Правый!.. Левый!.. Арьергард! Помните, господа кадеты, сколько несчастий и неудач в Маньчжурии претерпели те горе-командиры, что пренебрегали походным охранением!..
Седьмая рота дружно топала по усыпанной палой листвою тропке. Фёдор попал в головной дозор; требовалось вовсю крутить головой, ибо Две Мишени с капитанами Коссартом и Ромашкевичем расставили по обе стороны тропы чучела стрелков с винтовками, и дозору вменялось в обязанность вовремя поднять тревогу.