Алексей Балабанов. Встать за брата… Предать брата…

Так вам ведь, господа, и его старый друг по Свердловску Евгений Горенбург подтвердит, что он совсем не такой. Впрочем, я уже прибавлю это сейчас. На момент того общения по скайпу с Анной Филимоновой (Ниман) я, если честно, мало что знал о его существовании. Но в общем я сказал ей то, что сказал бы и сегодня. Что какие-то вещи могли пролететь у него в кадре запросто, как характеристика персонажа, и только… И это не было афронтом по отношению к тем его маститым учителям кино, кто был евреем по национальности и кто исповедовал доктрины либерализма. Притом что провоцировать Балабанов мог и умел. Такого в кино до него еще не делали. Возможно, его захватило чувство, которое овладевает мальчишкой, нашедшим ржавый артснаряд и пытающимся его разобрать – а че там внутри?

Сегодня бы такое не прошло, ну, а тогда с цензурой было проще. Но проще и лично в случае с Алексеем Балабановым, он не был мастером глубокого и продолжительного дискурса.

По словам того же Шафаревича, с самого верха надзорных структур тогда было заявлено, что русский национализм представляет главную опасность для страны. Это при том, что число правонарушений на этой почве было ничтожным. (Известно, что 282-ю статью кодекса теперь еще и называют «русской».) Игорь Ростиславович рассудил по адресу власти строго: «Власть и сейчас действует так же – с подозрением к русским, готова манипулировать их чувствами, зачастую считая, что русское самосознание – уже экстремизм и что с ним надо бороться…»

В конце своего рассказа интервьюируемый бросил взгляд на вещи и с другой стороны – сказав, что поводов для новых катаклизмов у нас все же немало и раскачать лодку легко. Что установка на жесткий протест может отдавать авантюризмом и привести к разрушениям…

Да и, скажем, сам Евгений Горенбург как минимум по цензу личного обаяния отрицает все неверные предположения. И совсем не похож на тех людей, соседство с которыми может сделать человека антисемитом. Даже и с учетом того, что он один в своей искристо-ироничной позе готов усомниться – следует ли называть Леху великим. (В его рассказах почти всегда именно «Леха», как и у меня. И нам обоим, видимо, так проще – и вовсе не потому, что никто не пророк в кругу близких.)

Да что там – у нас ведь и Жириновский долгое время считался отъявленным русским нациком. И эксплуатировал соответствующую риторику и в хвост и в гриву. Он и до последнего ее эксплуатировал и одновременно вбрасывался ежедневной аудиорекламной заставкой в эфиры «Эха Москвы», исключительно далекого от русского национализма. Так и с ним, с Лешей Октябринычем: сначала все напряглись, потом был период «проверки на вшивость», изучения мотивов персонажей и мотивации самого режиссера. И через какое-то время стало понятно, что Алексей Балабанов опасности для прогрессивного сообщества не представляет. Как раз напротив, теперь его гениальность снова признается либеральным сообществом. И без опаски ставится в один ряд с Германом, Сокуровым и прочими. А то, что его недоброжелатели окрестили «балабановщиной», есть просто мунковский «крик души».

Пусть иной раз и не все, и не всем, и не до конца оно ясно. Когда моя собеседница упомянула о своих встречах с матерью Алексея, она обмолвилась о том, что Инга Александровна была влиятельным человеком. И добавила через паузу: «Очень влиятельным…»

Пауза была довольно долгой, чем и запомнилась. Но мне тогда и в голову не пришло искать в этом что-то особое, некий «тонкий намек на толстые обстоятельства», как принято было сказать в старину советскую. Как и не было, подумалось, у моего заокеанского интервьюера задачи давать мне какие-то намеки на побуждения к поиску.

В общем подумалось, но сильно не думалось. Помню единственное: через какое-то время, пребывая в мнительной рефлексии, я спросил себя – не могло ли то интервью быть сделано под заказ? Скажем, для какой-то команды, плотно занимающейся социологией нашей современной культуры…

Потом забылось и это, а вот пауза перед словами «очень влиятельным» и после них все помнилась. Для меня тут был какой-то ребус, который мне предстояло разгадать. Да – «влиятельным», но все же речь о масштабах провинциального города, пусть и большого. Ну, да – родители были со связями и без труда определили парня в престижнейший вуз, и что из этого?