Вот он и главный тезис у Плахова – опять же советское прошлое суть «живой труп». Дальше проторенной дорожкой идет все то же «умножение сущностей». Плахов пишет: «Балабанов как художник по своей природе – радикальный консерватор: противоречивое, но чрезвычайно плодотворное сочетание. Оно заставляет сравнивать его с Достоевским…»
И в довершение, на потребу массового спроса: «…несправедливость его травмировала. Как травмировала несправедливость, ставшая нормой жизни в стране, которую он вопреки всему любил – с ее братьями и братками».
Да, воды, в том числе и сточной, утекло уже много, и давно уже можно взглянуть на вещи с разных сторон. Правда, культ уже настолько незыблем, что охотников находится мало. И мне одному уже приходится вторгаться диссонансами в этот бесконечный торжественный реквием. И даже как бы некрасиво уже – и, говорят, нечестно… а надо…
Вот это вот «ставшая нормой жизни в стране» у критика Плахова звучит так, как будто Балабанов не считал несправедливостью то, что предшествовало тому, что стало. Но ведь только о той «предшествующей» несправедливости Леха и предпочитал высказываться. А по части «ставшей» он больше ехидничал, не достигая градуса трагедии.
Зло и убийственно назвал его Сергей Медведев «патологоанатомом русской души». Патологоанатом и должен быть циником, издержки профессии. Этот автор приводит такие резоны: раз Миронов и Маковецкий отказались в ужасе от предложенных ролей в «Грузе», а сам фильм снимали с проката во многих кинотеатрах после первых двух дней, то, значит, попадание было в точку, «в средоточие наших мифов».
И вот что важно – и чем реально опасно воздействие этого фильма на неподготовленную молодежную аудиторию: «Раз увидев “Груз”, из головы ты его уже не извлечешь и не избавишься от легкого чувства тошноты при виде букв СССР или при звуках песен “Ариэля”, “Песняров” и Юрия Лозы, убийственного по своей точности аккомпанемента к этому психоаналитическому трипу. Своим беспощадным скальпелем Балабанов вскрывал один за другим все современные российские мифологии: разоблачил шестидесятнический миф о революции в “Морфии” и миф об СССР в “Грузе 200”. Высмеял миф о “лихих девяностых”… Последним должен был стать миф о Сталине как “отце народов”…»
В общем, резал священных коров и бил по болевым точкам российского подсознания. Вот же оно рефреном – я и писал всегда: все профессиональное сообщество киноведов дружным речитативом твердит о ключевом значении его «Груза».
Тут не обойтись без небольшого экскурса в предысторию. Критики манкируют тем, что в 1989 году на родной для Балабанова Свердловской киностудии был снят полнометражный фильм про афганскую войну – «Груз 300» режиссера Георгия Кузнецова по сценарию Евгения Месяцева, писавшего для советских еще военных блокбастеров. Это был довольно сильный антивоенный боевик, правдивый, с увлекательным сюжетом, вполне добротное кино. Но ссылок на него никто из высоколобых не делает, и мы о нем ничего не знаем. Все просто – фильм хоть и антивоенный, хоть и с подспудным осуждением входа в Афганистан, но в пафосе все же просоветский. Господам критикам как бы не с руки упоминать о нем. Его и по «ящику» не показывают – чтобы «осечки» не вышло. Название «Груз 200» – практически плагиат с «Груза 300». Можно предположить неслучайность и в хронологии. В 2005-м Кузнецов умер, и сразу же после этого Балабанов приступил к съемкам своего опуса. Не исключаю, впрочем, что заручились согласием…
И тема как бы взята оттуда: «Эх, Толян, все мы “Груз 300”… кто в голову, кто в душу… Весь Союз – “Груз 300”», – хотя и звучание тут было иное. Разговор американца с захваченным русским:
Кино «Груз 300», скажу еще раз, было заряжено сильным пафосом против той войны в афганских горах. Вот разве что сегодня бы снимали чуть подинамичней. Хотя по меркам того времени «саспенса» все же хватало. У «Груза 300» было, на мой взгляд, лишь два… не сказать недостатка, а несовершенства: операторская работа выглядела средне (впрочем, там и не было задачи что-то делать а-ля Тарковский, и было много съемок в динамике – с «вертушек», с машин, в общем, все правильно про войну), и традиционным нашим тогдашним штампом были даны типажи американцев. Прибалты у нас тогда и были американцами.