Алексей Толстой

«Толстой был важен, жаловался, что фирма Liveright не уплатила ему следуемых долларов за последние детские стишки, которые он написал, «так как ему страшно нужны деньги». Стишки его плохие. Но обстановка у Толстого прелестная — с большим вкусом, роскошная — великолепный старинный диван, картины, гравюры на светлых обоях и пр. Дверь открыла мне Марьяна, его дочь от Софьи Исааковны — очень повеселевшая»^{510}.

Так писал о Толстом в дневнике Корней Чуковский, которому принадлежит любопытное свидетельство о семейной жизни Толстых в первые месяцы после возвращения в Россию:

«Был вчера у Толстых. Толстой был прежде женат на С. И. Дымшиц. Его теперешняя жена Крандиевская была прежде замужем за Волькенштейном. У нее остался от Волькенштейна сынок, лет пятнадцати, похожий на Миклухо-Маклая, очень тощий. <…> У него осталась от Софьи Исааковны дочь Марьяна, лет тринадцати. <…> Но есть и свои дети: 1) Никита, совсем не соответствующий своему грузному имени: изящный, очень интеллигентный, не похожий на Алексея Николаевича, и 2) Мими, или Митька, 10 месяцев, тяжеловесный, тихий младенец, взращенный без груди, с титаническим задом, типический дворянский ребенок. Тих, никогда не плачет.

Крандиевская в поддельных бриллиантах, которые Толстой когда-то привез из Парижа.

Сегодня именины ее Миклухо-Маклая, и она по его требованию надела это колье. Толстой чувствует себя в Питере неуютно. <…> Он очень хочет встретиться с Замятиным. Все просит меня, чтобы я пригласил их к себе.

Денег у него сейчас нет. Пьеса «Бунт машин» еще когда пойдет, а сейчас денег нужно много. Кроме четырех детей у него в доме живет старуха Мария Тургенева, тетка. Нужно держать восемь-девять человек. Он для заработка хочет написать что-нибудь детское. Советовался со мной…»^{511}

Описание первых месяцев жизни Толстого на родине можно встретить также в письме В. П. Белкина к А. С. Ященке:

«Например, Ал. Толстой живет на Ждановке д. 3/1, кв. 24, т. е. у нас над головой. А случилось это так потому, что я ему внушил мысль: «не следует мозолить глаза публике и великим мира сего и не жить в Москве, где, кстати, квартир нет и жизнь дорога, а принять тактику кавалерийскую, т. е. производить опустошительные и неожиданные набеги на Москву, наводя панику и смятение умов, брать крупные авансы конечно не у дам, а в редакциях, и после быстрых и решительных операций возвращаться к своей базе на Ждановку д. 3/1, кв. 24».

Этой осенью опыт был произведен и дал прекрасные результаты, т. е. добыча или авансы спешно пересылались мне в Петроград, а я в 2-х месячный срок построил ему квартиру в 6 комнат + кухня, людская, ванная и 2 клозета и много других угодий. <…> Квартира вышла теплая, чистая и комфортабельная.

А главное чудо в том, что целый год Алексей не будет платить квартирной платы и деньги, затраченные на ремонт, не погибли бесследно. Мебель он привез из Москвы, кое-что необходимое прикупил и зажил прочно и оседло.

Семья у него очень большая стала, самих с теткой Марьей Леонтьевной семеро, да домочадцев 3, итого 10 человек. Трудновато кормить такую ораву, но пока все идет, как следует, затруднения, естественно, возникают и проходят, и, слава Богу, живет хорошо. Написал он на этой своей квартире пьесу и продал в малый драматический (бывший Суворинский театр) «Бунт машин» — пойдет в начале февраля. Пьеса отличная, комедия и смешная, и весьма интересная, превосходная пьеса. Мелочей, т. е. статеек, рассказов написал за это время немного — да вот сказку для маленьких детей (в стихах) «Кот — сметанный рот», которую я иллюстрирую для издательства «Брокгауз и Эфрон».

Дальше следовала приписка самого Толстого:

«Милый Сандро, получил оба твоих письма. Пора, давно уже пора бы возвращаться домой. Если у тебя есть средства прожить, скажем, месяца 2, 3 — то несомненно, ты сможешь осмотреться и найти подходящую работу. Разумеется для заработка — Москва, для научной работы — Питер. Мы живем хорошо (в квартире над твоей № 24), проживаем — 45 приблизительно червонцев (англ, фунтов) в месяц. Но нас много, — 4 детей, 3 прислуги и тетка старая с нами…»^{512}

Итак, Толстой искал литературных связей и способов заработать деньги, но и то и другое выходило у него худо. Молодая советская литература встретила его отчужденно. То ли не могли простить историю с письмом Чуковского, то ли завидовали, то ли не доверяли и держали за провокатора, но знаться с Толстым никто из крупных писателей не хотел. Фактически Толстому была объявлена война и он оказался в новой литературной ситуации не классиком, не учителем, не мэтром — на что рассчитывал. Как и думали в эмиграции — Толстой оказался мишенью, мальчиком для битья.